Но «совок» оказался гораздо прилипчивей, чем она думала, ибо он не отстал даже в джакузи, где Самсут решила провести вечер. «И все-таки — хорошо бы понять, за что мне вдруг такое везение? — размышляла она, напрочь позабыв простую истину, что везение оно на то так и называется, что дается ни за что, а просто так. — Ведь в этом мире дыма без огня не бывает. Говорят, за все надо расплачиваться. А тут — такие деньги! Что ждет меня впереди? Или этот Эллеон и впрямь шашлык — Хоровац? Но почему же тогда он молчит и чего выжидает? А вдруг это бандиты, и они специально упрятали меня подальше, дабы я не мешалась под ногами? А наследство тем временем достанется кому-нибудь другому? А может быть, и нет никакого наследства? Но что же в таком случае происходит? И чего мне теперь ждать? Какой расплаты?»
И мысль о расплате, к которой так долго приучала народ минувшая власть, еще долго отравляла Самсут ее первую ночь на Кипре, ибо ей и в голову не приходило, что подобными мыслями она не только портит себе настроение, но и сама притягивает к себе возможные неприятности. А в окно светила непривычно огромная, фосфоресцирующая луна Средиземноморья.
Глава одиннадцатая
Станьте воробьи орлами
Санкт-Петербург, 12 июня
Если для госпожи Головиной красный день календаря прошел вполне себе празднично, сделавшись наполненным солнца, неги и новых впечатлений, то вот у Сергея Эдуардовича внеплановый выходной выдался скомканным, сумбурным и хлопотным. Оправдывая свое название, День независимости России (даже юрист по образованию Габузов с трудом мог сформулировать «независимости от кого?») получился таковым по абсолютно не зависящим от него, Габузова, причинам…
В начале второго до Сергея дозвонилась секретарша Лариса и трагическим голосом сообщила, что сегодня около пяти вечера в город должен вернуться уральский скиталец Шверберг.
— И что? — недовольно скривился Габузов. — Предлагаете мне подорваться в «Пулково» с букетом хризантем?
— Вам бы, Сергей Эдуардович, все шуточки шутить, — обиделась Лариса. — А он, между прочим, вполне может сразу из аэропорта поехать в контору.
— И это в такой святой для всех россиян день?! Что ж, похвальная работоспособность. Ну а я здесь при чем?
— А при том, что Илья Моисеевич очень рассердится, когда узнает, что кто-то из посторонних в его отсутствие находился в его кабинете. А ведь вы там, мало того что находились, так еще и курили как паровоз.
— Во как! — недобро крякнул Сергей Эдуардович. — Начнем с того, уважаемая Лариса Ивановна, что в этой конторе я все ж таки пока человек не совсем посторонний… Затем паровоз — он не курит, он дымит… Ну и, наконец, если я не ошибаюсь, именно вы меня в этот чертов кабинет и переселили?
— Так ведь я думала, что Шверберг дней на десять улетел, не меньше! — принялась оправдываться Лариса. — Он и сам всем так говорил. А теперь вот: здрасте, приехали… Вернее, прилетели.
— И все-таки — от меня-то вы что хотите? — начал заводиться Габузов.
— Сергей Эдуардович, вы бы подскочили прямо сейчас в контору, а? Перенесли бы скоренько свои папки-бумажки… что там у вас еще… обратно к себе. Тем более, стены у вас в кабинете уже покрасили, а потолок закончат в ближайшие выходные.
— Ага, щас. Только портки поглажу! У меня, между прочим, законный выходной.
— Ну, Сереженька Эдуардович, ну миленький! — взмолилась Лариса. — Я вас очень, очень-очень прошу! Если Шверберг сегодня вечером все-таки заявится, он меня, он меня…
Голос секретарши задрожал, явно готовясь сорваться на рёв и плач.
— Ладно, черт с вами, скоро буду, — раздраженно рявкнул Габузов и бросил трубку. Не то чтобы его тронули мольбы Ларисы, просто в последний момент он вдруг подумал, что малость подстраховаться перед возвращением потенциального конкурента в борьбе за наследство всяко будет делом не лишним.
Примерно за час он добрался до конторы, «скоренько» перетащил свой немудреный скарб из «апартаментов» Шверберга в родные пенаты, приобретшие после наспех сляпанного ремонта ядовито-болотный цвет, после чего озаботился судьбой судьбоносного факса. Обнаружив, что при работающем вентиляторе и открытой форточке в кабинете образуется жуткий сквозняк, от которого буквально листы со стола слетают, папиросную трубочку-листок парижского послания он запихнул под тумбу глухого письменного стола. Теперь если на эту бумажку хозяин случайно и наткнется, то у него наверняка создастся впечатление, что факс с аппарата туда всего лишь сдуло сквозняком. Не бог весть какая конспирация, но все же фору по времени получить можно. Ибо, чем позже доберется Илья Моисеевич до послания из Парижа, тем лучше…