Ей удалось обменять билет — ближайший самолет на Санкт-Петербург должен был улететь через три с половиной часа. «Хорошо еще, что он вообще летит так скоро, а не, к примеру, вечером», — удовлетворенно подумала Самсут. И вдруг с холодеющим сердцем увидела, что по залу твердой и неслышной походкой хищников, заприметивших свою жертву, прямо в ее сторону направляются двое полицейских.
Странное дело, но за дни, проведенные в Пафосе, Самсут даже успела полюбить это синее племя, так разительно отличавшееся от его представителей у нее на родине. Кипрские полисмены были приветливы, вежливы, доброжелательны и — что, пожалуй, больше всего поразило Самсут — даже вполне сексапильны. В жизни своей она не видела в Петербурге ни одного сексуально привлекательного представителя милиции. А вот на Кипре они были как на подбор, все хороши.
И вот сейчас к стойке багажного отделения приближались два длинноногих, спортивных, красивых парня, весело переговаривавшихся друг с другом и поблескивавших черными глазами. Самсут судорожно сжала паспорт в руке и на какую-то сотую долю мгновения почувствовала то, что было спрятано глубоко в ее крови, то, что она никогда не могла до сих пор понять физически, читая о преследованиях армян, — ощущение обреченности. Правда, это длилось всего мгновение, столь короткое, что она даже не успела испугаться, и подошедшие полицейские застали ее еще с улыбкой на губах.
Один из них сунулся в бумагу, профессионально оглядел очередь и безошибочно приложил два пальца к фуражке именно перед Самсут.
— Гхоловина, — по-гречески оглушая букву «г», прочел он, — Самсут Матосовна?
— Я, — пролепетала Самсут по-русски.
— Sind Sie Deutsche?[13] — удивился, переходя на немецкий, полицейский.
— Нет-нет, я русская, — уже перешла на английский Самсут. — Я русская… то есть армянка, — неизвестно зачем испуганно добавила она.
Но полицейских такие подробности уже не интересовали.
— Вам необходимо пройти с нами, — сказал один из них, должно быть, старший, после чего оба твердо взяли ее под руки с обеих сторон и повели прочь от стойки.
Последним, что она увидела, был понимающе-осуждающий взгляд толстухи, в котором читалось: «Вот к чему всегда и приводит легкая беспринципная жизнь!».
Отделение полиции, всегда связывавшееся у Самсут с прокуренной заплеванной комнатой, с деревянными скамейками и хамоватыми физиономиями, совсем неожиданно оказалось уютной комнатой, уставленной вьющимися растениями, и даже с небольшой иконкой в углу рядом с трогательным кипрским флагом, напоминающим застигнутую в полете белку-летягу.
Ей учтиво предложили сесть и на плохом английском поставили в известность о том, что по заявлению администрации отеля «Афродита» она обвиняется в том, что скрылась из отеля, не оплатив проживания в течение трех суток.
«Господи, спасибо, что не в убийстве!» — мысленно воскликнула Самсут.
— Что вы можете сказать по поводу этого заявления? — так же вежливо и едва не улыбаясь, спросил полицейский.
— Я… это недоразумение… Я и не должна была платить за номер. Все расходы брал на себя организатор тура.
— У вас есть его координаты?
— Нет… — проговорила Самсут. Не могла же она продиктовать им мобильный телефон Льва, чтобы тот приехал за ней в участок.
— Но название фирмы вы сказать можете? Мы свяжемся с ними, их представитель подъедет, отрегулирует финансовый вопрос — и вы свободны.
Самсут молчала, глядя в пол.
Полицейские переглянулись.
— Вот что, миссис Гхоловина, — проговорил один из них. — Есть и другой вариант. Вы могли бы внести деньги, четыреста пятьдесят долларов, на счет отеля прямо здесь, в аэропорту, а уже дома предъявить этой вашей фирме квитанцию к оплате. В таком случае вы еще успеете на ваш рейс.
— Да-да, конечно, — вскинулась Самсут. Привычным жестом она повела левым плечом, на котором всегда носила свою сумочку, и… похолодела от ужаса. Сумочка осталась на вилле, и, соответственно, там же осталась и банковская карточка — подарок отца.
— Но у меня наличными осталось всего семьдесят долларов… — жалко пролепетала Самсут. — Понимаете, у меня есть деньги, честное слово. Но они на карточке. А карточку я потеряла.