И еще одно — эта нынешняя Самсут была в наручниках, а с обеих сторон ее обступили угрюмые полицейские, мужчина и женщина…
Габузов имел самое смутное представление о греческом алфавите, но фамилию «Тер-Петросян» в жирно напечатанном заголовке разобрать сумел. Сомнений не осталось — это была она, Самсут Матосовна Головина. И это означало, что циничный план Шверберга сработал. Пока он, Габузов, осваивал новую для себя профессию портового биндюжника, охотники за чужим наследством времени даром не теряли.
Сергей поднял голову, обвел взглядом грузчиков, шофера, экспедитора. Показал на газету.
— Кто-нибудь может мне перевести, что здесь написано? — спросил он по-русски, затем по-английски. — Это очень важно… Прошу вас…
Портовые люмпены переглянулись, обменялись какими-то фразами, после чего смущенно развели руки в стороны. Габузов вздохнул и вновь обратился к фотографии. И… Как обухом по голове! Две верхние пуговки на блузке Самсут были расстегнуты, из-под белой ткани выбился нательный крестик. Простой, но вместе с тем очень необычный по форме. И — явно не ширпотреб.
«Неужели та самая семейная реликвия? Щепочка из обшивки мифического Ноева ковчега? Значат все-таки не «В гостях у сказки», а самое натуральное очевидное-невероятное?» — Сергей закрыл глаза и в ушах тут же зазвучал скрипучий голос деда:
«…Вместе с невестой Геворка шла Егинэ, мать Дживана — и надо же тому случиться, что именно ей, коварной змее, Дживан рассказал, что Егинэ уносит с собой величайшую ценность нашего рода — чудотворный крестик, много веков назад вырезанный из обшивки борта Ноева ковчега…
Караван ушел из города, и долго о нем ничего не было слышно. Отбив первое нападение турок, часть наших воинов, в их числе и Геворк с Дживаном, отправились вслед за женщинами и детьми, желая защитить их в трудном и опасном пути.
И вот отряд входит в одно заброшенное горное селение — и их взорам предстает ужасная картина: десятки человеческих тел, изуродованных, с отрубленными руками, с перерезанными горлами. Дживан окаменел от горя, увидев среди убитых свою мать Егинэ — у нее тоже отрублены руки и перерезано горло, а чудотворный крестик исчез.
И тут из-под груды трупов выполз хромой мальчик, чудом уцелевший в побоище. Он рассказал, что с ними была и невеста Геворка, только она уехала из селения с каким-то русским казаком, а потом тот казак вернулся один, снял крестик с шеи Егинэ, и вновь ускакал прочь. Этого Дживан уже не мог вынести. Рассудок его помутился, он с криком выхватил кинжал и набросился на лучшего своего друга Геворка — ведь это он убедил Дживана отправить мать вместе со своей невестой, обещая, что девушка присмотрит за больной и слабой женщиной. Геворк успел достать свой кинжал из ножен, но в дело пустить не успел — Дживан нанес ему удар прямо в сердце, и доблестный Эллеон умер на месте. Подоспевшие товарищи связали Дживана и привезли к его отцу, старому Левону — пусть тот решает, как поступить с убийцей товарища. Выслушав все, суровый Левон попросил дружинников отпустить Дживана — однако с тем условием, чтобы тот немедленно отправлялся на поиски предательницы и покарал ее, а святой крестик вернул в семью. Дживан тут же отправился в путь, и больше никто и никогда его не видел.
Я сам, тогда еще мальчишка, своими глазами наблюдал отцовский суд над Дживаном.
Старый Левон с оставшимся семейством покинул Ван одним из последних. Вскоре город захватили турки и сожгли дотла. Семье повезло — все они целыми и почти невредимыми добрались до города Батума, что на Черном море. И как-то в Батум приехал к родным священник из города Карс, и священник тот рассказал, что несколько месяцев прожила в его доме молодая армянка, которую привез русский казачий офицер, что родила та армянка девочку, а совсем недавно уехала вслед за полком этого офицера куда-то на север, и что сам священник видел на ее шее деревянный крестик.
Выслушав этот рассказ старый Левон застонал в бессильной злобе. Подтвердилось самое худшее — это исчадье ада в женском обличье сгубила всех — и Дживана, и Егинэ, и Геворка — и вместе с проклятым русским украла драгоценнейшее сокровище семьи.