— Как вы себе это представляете? — также шепотом спросил Матос. — Это же церемония, обряд! В конце концов, таинство!
— Очень нужно! Ровно одна минута, не больше. Тем более что батюшка в курсе, он поймет.
— Ну, хорошо. Я попробую, — пожал плечами Матос и нырнул внутрь, растворившись в толпе гостей и прихожан.
Через какое-то время, щурясь от дневного солнца, из храма вышли крайне удивленные уже супруги Габузовы. Толян шустро прикрыл за ними дверь, и громко скомандовал:
— Андрюха, «запускай Берлагу!» 34
После этих странных слов из припаркованной во дворике «копейки» вылез… Танкист и медленно направился в их сторону. Увидев его, Самсут страшно испугалась и инстинктивно вцепилась в локоть мужа. Между тем опасаться было решительно нечего, поскольку руки Танкиста были сцеплены наручниками, а в горсти сведенных таким образом ладоней он неуклюже тащил роскошный букет.
— Это вам. Поздравляю, — хрипло произнес Танкист и протянул цветы ошеломленной Самсут. Освободившись от букета, он, не без труда извернувшись, выудил из кармана наручные часы и отдал их Сергею.
— А это вам. Поздравляю.
— Ну, и наконец — апофеоз, — напомнил Толян.
Танкист скривился, опустил глаза в землю и тихо продекламировал:
— Вас с венчаньем поздравляю! / И желаю, и желаю: / Вам зачать на радость нам / Новых питерских армян!!!
— Прелестно, — смахнул фальшивую слезинку опер. — А теперь: брысь обратно в машину. Сейчас поедем.
Танкист с видимым облегчением ретировался, а Толян приобнял молодых и расцеловался с каждым поочередно: с Габузовым — по-мужски сдержанно, с Самсут — по-мужски с удовольствием.
— Други мои! У меня не было для вас достойного свадебного подарка. Поэтому срочно пришлось организовать такой вот перформанс. Как говорится, «чем богаты».
— Толян, ты… ты… — Сергей запнулся, потому что обычные слова благодарности не выразили бы и тысячной доли того, что сейчас чувствовал и испытывал Габузов по отношению к своему другу. К своему единственному настоящему другу. Зато нужные и правильные слова быстро отыскались у Самсут:
— Спасибо вам! Вы сделали для нас самый лучший подарок. Вы прогнали из наших душ страх, а ведь, как говорят армяне «где страх, там и стыд». Я очень, я очень-очень рада, что у моего мужа есть такой друг.
Толян аж зарделся от смущения:
— Я тоже, тоже безумно рад, что у моего друга появилась такая… Такая красивая и такая разумная жена… Прошу прощения, но сейчас я вынужден покинуть, буквально на пару часов. Надеюсь, что к моему возвращению еще не весь коньяк будет выпит?
— Боюсь, что того количества спиртного, которое доставили нам наши греческие гости, не осилить и за целую неделю, — улыбнулась Самсут.
— …Дочь, Сергей, надо идти! — показалась в дверях голова Матоса. — Иначе, боюсь, у гостей начнутся повальные обмороки.
— Мы уже идем, папа! — Самсут помахала рукой оперативнику и они с Сергеем вернулись в церковь. Но перед этим в ближайшую урну отправился букет, а вслед за ним и навороченный швейцарский «Лонжин»…
Город пах окончательно вступившей в свои права осенью, и ветерок с Невы гнал желтые и красные листья. Все вокруг, сам воздух, казалось, был пропитанным сбывшимися мечтами и человеческой добротой. Они вышли на залитый солнцем Невский, к спешащему и летящему им навстречу городу, словно бы в новую набегающую жизнь и сразу оказались в кольце разнообразных, радостных, сияющих лиц.
Вот ясные открытые глаза Овсанны и ее матери: одни — впервые, а другие — лишь долгие годы спустя увидевшие Петербург. И, кажется, в них, в этих глазах, отражается и весь город, и все счастье Самсут. А вон маленький волчок-горбунок Дарецан, на котором висят три парижские хохотушки. Вот компания греков — ужасно важных и усатых, а неподалеку изысканный Шарен в сногсшибательном костюме. Вот щедро одаренная «шипром» соседка Ирина Васильевна. Вот печальная и вечная, как памятник армянской скорби и мудрости Сато. Смущающиеся ставищанки и шкандыбчанки. Гала, Матос, Ванька. Родители Сергея. Дядька в прокурорской форме. Незнакомый лощеный господин адвокатской наружности. Еще какие-то неизвестные Самсут люди.
Но все они улыбаются. И все они счастливы…
ЭПИЛОГ
Машина стремглав промчалась по воскресному городу, но, выехав на шоссе, уже не торопясь, покатила в сторону Всеволожска. Мимо замелькали чахлые сосны, брошенные дачные времянки, уже то тут, то там загоревшийся осенними красками лес. Самсут и Сергею теперь не было никакого смысла спешить, ибо они уже не ехали в новую жизнь — они уже жили в ней.