Вошел отец.
– У меня все отлично, – сказал Володя, встал из-за стола и вышел.
Отец полоснул взглядом по спине сына. Когда повернулся к матери, та смотрела на мужа в упор.
– Может, с Ольгой проблемы?
Отец покачал головой:
– Я боюсь другого.
– Думаешь, он вернулся? – едва слышно спросила она мужа.
– Свари кофе.
Он сделал вид, что не услышал. Но она знала, что это не так.
До университета Володя добрался спокойно. Никакой слежки не было, и волнение начало проходить. Вчерашние вечерние метания захотелось считать чушью, а мальчика, рисующего рогатого Никиту Сергеича, глупым сновидением.
Но не вышло. На третьей паре он сел у окна и со второго этажа узрел слонявшегося под окнами знакомого мужчину. Днем было значительно теплее, чем накануне вечером, видимо, поэтому ни плаща, ни шляпы на мужике не было. Серенький костюмчик и идиотская розовая рубаха с расстегнутым воротом.
Впрочем, смена имиджа ничего не давала. Мужчина был узнаваем. К концу лекции Володя сгрыз ноготь чуть ли не до основания. На перемене поспешно спустился по лестнице и выскочил из здания. Под окнами никого не было. Тип в сером пиджаке заворачивал за угол.
Ни о чем уже не думая, Володя ринулся следом. И хотя громада ГУУ казалась простой по форме и стояла вроде бы на вполне открытом пространстве, мужчина умудрялся так выбирать маршрут, что все время куда-то сворачивал и пропадал из поля зрения.
Через несколько поворотов Володя следом за неизвестным выскочил к палаткам и автобусному тупику у метро «Выхино». Здесь в любое время суток было людно, и он понял, что окончательно потерял из виду обладателя серого костюма.
Володя огляделся. Будка с шаурмой, CD-DVD диски, «все по 10 рублей», лотки, магазинчики, палатки. Остановки, переход на другую сторону, снова остановки. Натужно скрипнул подползший «Икарус». Народ полез в единственную дверь, штурмуя невесть зачем вставленный в автобус турникет. «Икарус» пшикнул, будто выпуская пары, давая понять, что посадка не бесконечна. Люди заторопились. Кто-то с силой пихнул Володю в плечо и, не извиняясь, поскакал дальше, к автобусу, покуда тот не уехал.
Володя зло выругался и пошел обратно. Последнюю лекцию он пропустил мимо ушей. Преподаватель зудел бессмысленно и противно, как вьющийся возле уха комар. Володя попытался сосредоточиться, но смысла в услышанных словах от этого не прибавилось. Хотел полистать под столом книгу, но строчки плясали, а мысли возвращались к тому мужику.
В конечном итоге Володя понял, что не желает о нем думать, но думать о чем-то кроме него просто не в состоянии.
С этими мыслями он досидел до конца последней пары. Спохватился, собрался и побрел к выходу. Желание спрятаться, чтобы больше не попадаться мужчине на глаза, боролось с неменьшим желанием поймать негодяя и... Что дальше, Володя представлял себе плохо, но интуитивно чувствовал, что бояться в конечном итоге должен непонятный шпион.
Правда, по дороге от университета до метро Володя так и не увидел соглядатая, но, кажется, его силуэт промелькнул и затерялся в толпе на «Новокузнецкой».
– Привет, Саныч тебя спрашивал, – кивнул напарник, когда Володя вошел в мастерскую.
Володя посмотрел на часы.
– Я на десять минут раньше.
Напарник пожал плечами.
Владлен Александрович всего лишь хотел поговорить, но о чем, Володя так и не узнал. Сперва начальство висело на телефоне, если это определение применимо к радиотрубке, затем поспешно удалилось со словами: «Завтра, все завтра».
Володе было уже наплевать. Работал он на автопилоте, мысли крутились далеко от родного «Кодака». Оттрубив четко по графику, он закончил рабочий день минута в минуту, поспешно отключил аппаратуру и вышел, заперев мастерскую.
На улице снова было прохладно. Последние обманчиво теплые дни бабьего лета сменялись к ночи откровенно осенней холодрыгой. Володя поежился, ссутулился, огляделся. И вздрогнул.
Знакомый незнакомец стоял неподалеку, через дорогу. Сбоку от трамвайных путей, практически сливаясь с оградой сквера и темной стеной деревьев. Он снова был в плаще. Володя задохнулся от неожиданности, словно ему дали под дых.
Человек в плаще стоял спокойно, будто не было двухдневной слежки. На вид ему в самом деле было лет пятьдесят. Одет недорого, но с претензией. Волосы, казалось, поседели раньше времени, но не благородным серебром, а пепельными хлопьями. Зато морщин было немного, меньше, чем обычно бывает у людей его возраста. Ни усов, ни бороды. Гладко выбритые скулы и подбородок. Тонкие, или даже утонченные черты лица, словно вырезанные искусным мастером. Вообще к нему подходило слово «утонченность». Вот только лоска ему не хватало. Вкус был, а дорогого глянца недоставало.