А потом сами собой завертелись отношения, лишенные той легкомысленности, какой грешили все предыдущие Володины интрижки. С тех пор прошло чуть больше полутора лет.
На работу его ждали сегодня к пяти часам, и между последней третьей парой и этими пятью часами была масса времени. Это время они с Олей договорились провести вместе. А вот где, не решили, потому Володя легко принял приглашение Потапкина. Ольге всегда нравились его однокурсники. Особенно молчаливый, вечно уткнувшийся в себя, но не пропускающий ни одной пьянки Гоша и разудалый Андрюха со своими шуточками.
Потапкин хохмил всегда, причем опасно, балансируя на грани приличий. Позволял себе легкую похабщинку, при этом никогда не скатывался в откровенную пошлость. Как ему удавалось удерживаться в рамках, которые отделяют джентльменов и примкнувших к ним не совсем джентльменов от скотов и хамов? Загадка. Володя считал, что в этом плане у Потапкина врожденный талант.
Ольгу Андрюха развлекал так, как Володя не позволил бы себе никогда. При этом на девушку друга Потапкин не посягал даже в мыслях, для него это было табу. Что тоже вызывало уважение и благодарность.
Парк располагался неподалеку от университета, в Кузьминках. Всего несколько остановок на автобусе – и вот вам, пожалуйста, клочок природы в окружении цивилизации. Впрочем, природы не покоренной, но взнузданной, с тропинками, урнами и лавочками. Одну из этих лавочек и оккупировала шумная компания с пивом, смехом и потапкинскими шуточками.
Ольга хохотала, Андрюха был в ударе. Мрачный Гоша устроился с краешка и с обреченностью фаталиста грыз сухарики. Володя присел с ним рядом. Пива ему не хотелось, в парк он пришел не за укупоренным в бутылку хмелем, скорее за кусочком скоротечной золотой осени.
Он расчехлил фотоаппарат, сделал несколько снимков.
Потапкин с бутылкой и перекошенной рожей, что-то рассказывающий в лицах. Володя искренне завидовал его непринужденной и удивительно яркой мимике.
Ольга. Глаза блестят от пива, что добавляет ей дерзости и делает еще более красивой.
Мизантроп Гоша. Ложка мрачности в бочке веселья.
Вся компания целиком. Восемь человек, собравшихся в одном месте.
Володя уже давно заметил, что периодически воспринимает окружающее картинками. Мир вдруг теряет целостность и превращается в раскадровку. Когда произошла эта перемена? Он не смог бы ответить точно. Но это видение кадрами стало чем-то самим собой разумеющимся, закрепилось, превратившись в неотъемлемую его часть.
Фотоаппарат щелкнул еще пару раз. Володя по инерции поулыбался, соскользнул с лавочки и побрел в сторону от шумной компании.
Ему хотелось остаться наедине с лесом. И пускай в парке это было невозможно, хотя бы иллюзию этого он получить мог.
Золотая осень. Бабье лето. Как ни назови. Это что-то сродни улыбке умирающего старика. В этом есть нечто ласковое, лучшее от этого живого мира, и нечто бесконечно ледяное от того, которого никто не видел. Прозрачный прохладный воздух. Черные стволы, осыпанные золотом листьев тропинки. Удивительно желтые листья – остатки былой роскоши. И сладкий запах прелости. Приятный и отталкивающий одновременно. Образ собрался в голове, отдался где-то внутри ощущением грусти и вечности.
Володя отошел в сторону от тропинки и снова защелкал фотоаппаратом. Настроение было, природа была. Оставалось только сложить то и другое вместе и запечатлеть в фотографии. Целостность мира снова развалилась на кадры. Но парадокс заключался в том, что в каждом из них крылась теперь эта целостность.
Он самозабвенно отщелкивал пейзажи, не обращая внимания на то, что в кадр попадали люди. Потом вдруг ловил что-то под ногами и переходил на макросъемку. И снова возвращался к пейзажу.
Сзади прошелестели шаги. Что-то легонько легло на плечо. Володя обернулся. Ольга стояла перед ним в светлой короткой куртке, легком, прозрачном, как воздух, шарфике и с охапкой кленовых листьев в руках.
– Ты чего меня бросил? – она наигранно надула губки.
Бесподобно красивая, как сама осень. Володя подхватил камеру и быстро поднес палец к губам.
– Ты удивительная.
Щелкнул фотоаппарат. Ольга рассмеялась, и он поспешил сохранить ее смех.
– Я тебя люблю, – она притянула его к себе и чмокнула в нос.
Назад они возвращались вместе, держась за руки. Неторопливо, загребая ногами листья. Володя чувствовал, как внутри разливается ощущение покоя.
– А вы знаете, как раньше наш универ назывался? – донесся издалека голос Потапкина.
– ГАУ. Государственная академия управления. Потом в университет переименовали, получилось ГУУ, – похвалился познаниями Валька Саушкин.