— Но если она полукровка, то олманцы — не ее народ.
— Ее народ те, кто вырастили ее. Это был долг перед ее семьей, перед Наубом! Ты что, действительно поверил в какие-то чувства? Что она влюбилась в тебя? Что ты превыше всех для нее? Да она даже беременеть от тебя не хотела! Как чувствовала, что недолог будет этот брак.
Урджин оцепенел.
— Я хочу немедленно с ней поговорить! Где она?
— Улетела шесть дней назад.
— Что?
— Ты слышал! Теперь ты свободен. У девицы хватило ума подписать бракоразводные документы. Чего еще тебе от нее надо?
— Как так?! Что ты ей сказал?
— Ты что, не слышал, о чем я тебе говорил? Она обманула тебя! Обвела вокруг пальца!
Фуиджи протянул Урджину электронный планшет.
— Вот здесь ее подпись. А здесь послание для тебя с ее отпечатками, чтобы ты не сомневался в его подленности.
Урджин понес экран к глазам и стал бегло читать:
"Если ты думаешь, что мне жаль, что все так получилось, ты глубоко заблуждаешься. Это политика, да ты и сам все прекрасно знаешь. Честно говоря, я с облегчением подписываю эти документы. Больше мне не придется выносить твои прикосновения и "раздвигать ноги" перед тобой, как красноречиво когда-то выразился твой отец. И еще, на прощание, скажу: я всегда тебя ненавидела. Из-за этого брака вся моя жизнь полетела к черту. Я ненавижу тебя, Урджин! Будь ты проклят! Эста".
Урджин уронил планшет на пол и направился к двери.
— Куда ты? Подпиши документы!
Он не слышал отца, он вообще ничего не слышал. В голове отпечатались жестокие слова той, которую он любил больше жизни, и нестерпимая боль от разочарования и отвращения к этому существу, которое он боготворил, разъели его плоть, словно кислота. Он мог бы простить ее, за обман, за все, если бы она попросила, если бы только любила его или даже не любила, но попросила. Как же он презирал себя! За слабость! За то, что несмотря ни на что, все еще хотел быть рядом с ней, оберегать, хранить, желать, прикасаться и брать то, на что, казалось, имел право. За то, что способен был еще думать о ней, когда ей самой на него было наплевать. За то, что она ненавидела его, а он ее любил.
Урджин пришел в свою комнату и лег на кровать, уставившись невидящим взором в потолок. Какие-то чужие влажные капли заполнили его глаза. Он не хотел испытывать все это. Все что угодно, любую физическую пытку, но только не это.
В комнату кто-то постучал. Он не ответил. Он был недвижим в своем горе. Как же легко она открестилась от него?! Перед глазами пробежали моменты их близости, когда он отдавал всего себя этой женщине. Теперь он видел все в другом свете. Обязанность, она исполняла перед ним свой долг.
— Вставай, Урджин. У нас проблемы.
Голос отца вывел его из состояния оцепенения. Урджин повернул голову, и понял, что произошло нечто серьезное.
— Олмания и Наверния созывают экстренное заседание Межгалактического Совета. Нам пора вылетать.
— Что случилось? — спросил он, не предпринимая никаких попыток к движению.
— Одновременно на Олмании и Навернии бесследно пропали два поселения людей. Это девять тысяч человек в общей сложности.
Урджин подорвался и сел в кровати.
— Они просто исчезли, как те корабли, или что-то осталось?
— Ничего не осталось. Ни людей, ни строений. На грани стоит судьба мирного договора. Пока ты не подписал бракоразводные документы, мы связаны с Олманией дипломатическим союзом, и если начнется война, будем втянуты в распри.
— Я ничего не собираюсь сейчас подписывать.
— Это я уже понял. Более того, отказаться от обязательств сейчас — неверный ход. Нам следует выступить, как нейтральная сторона и подавить конфликт на время. После этого мы сможем развязать свои руки и уйти в сторону. Пусть воюют — это уже будет не наше дело. Пойдем, вылет через десять минут.
— Она будет там?
— Я понятия не имею, будет там эта девка или нет. Твое дело — держать нейтралитет по всем вопросам и защищать наши интересы.
— Боюсь, что в данном случае, наши интересы сходятся с олманскими. Я говорил тебе об опасности. Я сам видел тех существ.
— Урджин, на кону наше мирное существование, и посылать людей на войну из-за твоих предположений — опрометчивый шаг. Никто не в силах доказать, что существует реальная угроза мирному существованию наших миров. А что касается поселений, то это слово Навернии против Олмании и наоборот. Они перегрызут друг другу глотки, в попытках доказать, что это заговор чужой стороны.
— Когда сбор делегатов?
— У нас три дня на перелет. Пойдем, время не ждет.
Урджин вышел из комнаты и увидел мать. Она стояла в стороне и очень внимательно на него смотрела.
— Мама?
— Я бы хотела поговорить с тобой.
— Мы улетаем, — оборвал ее Фуиджи. — Поговоришь, когда вернемся.
— Нет, сейчас!
— Не спорь со мной, Нигия.
— Урджин, это очень важно.
— Если ты хочешь поговорить об Эсте, можешь даже не пытаться. Ее здесь нет, и, боюсь тебя разочаровывать, никогда больше не будет.
Гнев сквозил в каждом слове Наследника. Ненависть и презрение читались на его лице.
— Ты потерял свой рассудок.
— Возможно, но в этом нет моей вины.
Он развернулся и пошел прочь. Фуиджи обернулся к Нигии и с прищуром посмотрел ей в глаза.
— Ты ничего не хочешь мне сказать?
— Что же ты такое придумал, что бедная девочка убежала отсюда, как ошпаренная? Ты не в силах ничего изменить, и тебе придется с этим смириться.
— Эта бедная девочка, как ты говоришь, обвела всех нас вокруг пальца.
— Ты так ненавидишь ее…
— Это не просто ненависть, Нигия. Я защищаю его.
— От чего, Фуиджи? От любви?
— Если бы ты только знала… Но ты не знаешь.
— Так скажи мне!
— Есть вещи, которыми я не могу поделиться даже с тобой.
— Ты всегда так говорил. Иногда я смотрю на тебя, и не могу понять, почему полюбила когда-то.
— Ты и сейчас меня любишь.
— Боюсь, что в этом ты не прав.
Нигия отвернулась от мужа и пошла прочь. Он провожал ее взглядом, полным какого-то странного чувства обреченности и разочарования. Она давно перестала пытаться понять его. Впрочем, с какого-то момента времени это стало и не нужно ей. Жена Императора жила своей собственной жизнью, и единственное, что представляло ценность для нее — это счастье ее собственных детей. Он знал об этом и давно перестал пытаться что-либо изменить. В конце концов, они преследовали одни цели, и упрекать ее за это он не имел право.
Заседание Межгалактического союза проходило на Олмании. Урджин меньше всего хотел бы сейчас возвращаться на эту планету, видеть всех этих людей, но в то же время, подсознательное желание встретиться с ней, взглянуть на нее, просто посмотреть, пробивалось маленькими ростками из грунта презрения и ненависти. Что он скажет ей? О чем ее спросит? О том, как вся их жизнь оказалась размазанной по жертвенному алтарю политики и чьих-то планов? Или о том, насколько сильно она все это время ненавидела его?
Глупец! Почему он не подписал все бумаги? Почему, как только его мысли рисовали в воображении витиеватые закорючки на строчке с его именем, ему казалось, что весь мир должен рассыпаться у него в руках? Что удерживало его от этого шага? Наверное, надежда, на то, что все еще может быть по-другому. Что она встретит его и поймет, что все же любила, не смотря ни на что. Что она попросит его не оставлять ее и поклянется в том, что всегда будет рядом с ним. Он душил эти мысли в себе. Топтал их ногами, разрывал в клочья руками, но они пробивались, как те ростки, и причиняли ему новую боль.
На посадочной площадке Олманской резиденции, Фуиджи и Урджина встретил первый советник. Он быстро посвятил их во все детали дела, и разъяснил позицию Олмании.
— Где Науб и Стефан? — поинтересовался Фуиджи.
— Они готовятся к заседанию. Не было Вас и еще нескольких делегатов. Их мы ждать не будем. Дело не терпит отлагательств.
Урджину очень хотелось спросить советника об Эсте, но он нашел в себе силы сдержаться и не потерять остатки своего достоинства, обнажая зависимость от этой женщины.