Настроение, признаться, у него было совсем не молитвенным. Слова священного Корана звучали сами собой, все ритуальные действия исполнялись автоматически.
-… Ассаляму аляйкум уа рахмату-ллах, — прошептал он, поворачивая голову налево и с тяжелым вздохом вставая на ноги.
Молитва была окончена, но обычного душевного спокойствия она ему так и не принесла. Еще из той жизни Ринат помнил то ощущение умиротворения и по настоящему вселенского спокойствия, которая она дарила всякий раз при прочтении. Звучала ли она вслух или шепталась про себя, результат всегда был один единственный — чувство снисходящей на него благодати. Внутри него поселялся мир, ощущение своей самости, своего места именно здесь, а не где-то в каком-то другом мире. Сейчас же все было иначе. Мучившие его все это время мысли никуда не делись, напротив, сделавшись еще внушительнее и тяжелее. «Замириться с империей… Как? Мы для России варвары, дикие горцы, непримиримые абреки, с которыми не о чем разговаривать. Мир с нами мог быть заключен только на их условиях. А мир ведь тоже бывает разный. При одном мире все стороны довольны, а при другом — только кто-то один. Достаточно вспомнить Францию после первой мировой войны или Азербайджан после конфликта с Арменией. Это, мягко говоря, хреновый мир! Такой мир плодит обиду и врагов на долгие и долгие годы. После таких воин обиду тщательно и скрупулезно лелеют, растят сыновей и дочерей в ненависти и злобе к недавнему противнику. И когда-нибудь эта мина замедленного действия вновь взрывается с такой силой, что смывается с мировой доски всех и вся».
Совсем недавно здесь тоже был такой мир, связанный с именем генералаот инфантерии Алексея Петровича Ермолова. Военачальник, герой Отечественный войны 1812 г., думал решить проблему с замирением кавказского региона очень просто, руководствуясь ставшим уже бессмертным принципом — «нет человека — нет проблемы». При малейшем сопротивлении или неповиновении войска под его командованием стирали с лица земли целые селения, заставляя непокорившихся горцев уходить все глубже и глубже в горы. Пользуясь любым поводом, стравливал между собой разные роды. Его именем чеченские женщины до сих пор пугали своих расшалившихся детей. Пару дней назад Ринат собственными ушами слышал, как одна молодка рассказывала испуганно притихшим малышам об ужасным казаках и страшном генерале Ермолове. Шайтан, называла его женщина и приписывала ему такие злодеяния, от которых кровь стыла в жилах. И кому от такого мира стало легче? Генералу Ермолову? Местным горцам? Едва только подросли дети, ставшие сиротами, вновь полыхнула война. Словом, на хрен такой мир!
— Бл…я проблема! Чтобы ее решить надо и той и другой стороне дать что-то хорошее. Чтобы недавние враги чувствовали себя, если не победителями, то, по крайней мере, не проигравшими точно… — обводя затуманенными взглядом рвущиеся в небо горы, продолжал бормотать Ринат. — А как? Для одних, победа — это грохот пушек, мерный топот тысяч и тысяч солдат, километры новых земель, преклонившиеся правители, блеск орденов и шитых золотом мундиров, новые должности и звания. Для других, победа — это богатая добыча, мертвые враги, новые пленники-рабы, возможность жить своим уставом. Как все это совместить?
Это несовпадение ему виделись настолько отчетливым и неразрешимым, что он даже клацнул зубами. Нарастало ощущение бессилия. «Что можно предложить горцам такого, чтобы все устаканилось⁈ Чтобы могло наиболее соответствовать их образу жизни и ценностям и, одновременно, быть ценным для империи⁈». Ринату было совершенно понятно, что горское сообщество с его понятия и обычаями просто напросто не вписывалось в рамки Российского государства. Местным ханам, бекам и узденям российский император мог бы пожаловать российские титулы и звания, сохранить им привилегии. Однако, что делать с основной массой горского населения? Здесь была дикая вольница обычаев и традиции, складывающихся веками и превозносящих силу сильного. Тут набеги на мирные селения, захват пленников и продажа их в рабство были не просто нормой, а источником существования и обогащения. Культ мирного труда остался где-то в седой древности, уступив место военной доблести…
Одни вопросы были и с тем, что можно было предложить империи за почетный и приемлемый мир. Империи была нужна победа, а не мир. Чтобы она согласилась на мир, нужно было показать свои клыки. Сильный уважает только сильного.