— Эй, эфенди! Спускайся к нам. Выпьем крепкий чай, попробуем свежие лепешки с медом, — ржал Джавад, тряся тремя своими потными подбородками; пальцами, унизанными перстнями, он держал глубокую пиалу с ароматным чаем. — Ах, какие лепешки, пальчики оближешь! Их готовит мой старшая жена Зейнеб, настоящая искусница. Как попробуешь лепешки, сам меня будешь умолять отдать тебе Зейнеб в жены. Ха-ха-ха-ха! К чаю есть инжир, щербет. Пахлаву, вообще, везли из самой Персии. Спускайся, поговорим, эфенди…
Ринат, приложив приклад к плечу, начал выцеливать Джавада. Ему нужен был всего лишь один хороший выстрел, чтобы отправить этого упыря к праотцам. Граненый ствол старого дедовского ружья привычно холодил его ладонь, словно говоря, что не подведет своего хозяина.
— Эфенди, зачем тебе умирать? Смерть — это плохо, жизнь — это хорошо. А хорошо жить — еле лучше, — продолжал разглагольствовать Джавад, всем своим видом демонстрируя довольство и уверенность. — Живи, эфенди. Скажи мне, что ты хочешь? Я даю слово, что все исполню. Хочешь золота? У меня есть много настоящих английских соверенов. Хочешь камней? Будут тебе индийские опалы и изумруды. Может тебе нужно женщину? Только скажи. Я достану любых. С кожей как молоко, пахнущих полевыми цветами, ласковых и покладистых. Или черных как смола, с нравом снежного барса. Нет⁈ Может тебе, эфенди, по нраву мальчики? Ха-ха-ха! Говорят, османы большие ценители этого дела. Одно твое слово и оттуда привезут…
Вздрогнув от охватившего его омерзения, Ринат непроизвольно нажал на курок.
Выстрел!
Ружье окуталось дымом и сильно лягнуло его в плечо.
— А-а-а-а-а! Шакал! Проклятый гяур! Ты ранил меня! — визгливо, совсем по-бабьи заорал Джавад, зажимая рану на плече. — Ты сдохнешь в этой башне! Слышишь меня⁈ Сдохнешь, как последняя собака! Никто не узнает, как ты умер. Никто не отомстит за тебя. Слышишь меня⁈
Спрятавшись за высокий каменный палец, хан продолжал осыпать его проклятьями.
— Ты сдохнешь, как нищий оборванец. Черви сожрут твой протухший труп! Никто не узнает правду… У нас тут есть один урус, казак с крепости. Мы его рядом с твоим трупом положим и скажем, что имама Шамиля убил урус. Понимаешь меня?
Ринат, мысленно присвистнув коварству Джавада, потянулся за вторым ружьем. Желание убить его выросло просто до необъятных размеров.
Как только этому недалекому человеку пришел в голову такой мудреный план? Вроде бы с виду пенек пеньком, а придумал оригинальную многоходовку. «Меня, значит, положат здесь. Рядом застрелят русского казака, которого, собственно, и объявят убийцей. Потом Джавад выедет на „белом коне“, как духовный наследник „невинно убиенного имама“».
— Б…ь, паскудина какая! Давить тебя, урода, нужно было сразу же! — не сдержался и снова выругался он. — Сейчас я в тебе точно сделаю дыру с кулак…
Прицелившись, он вновь выстрелил.
Мимо!
Джавад, словно чувствуя хребтом новый выстрел, бросился на землю.
— Что встали, как бараны? Плетей хотите? — Джават орал на своих людей, как резанный поросенок. — Тащите к башне хворост. Мы выкурим оттуда эту свинью.
Увидев первого же бегущего к башне горца с охапкой веток, Ринат побледнел. Намерения нападавших были ясны, как день. Его решили просто на просто выкурить, как суслика из его норы. От густого дыма он рано или поздно ослабнет, перестанет отстреливаться, после чего его можно было брать голыми руками.
— Черт! Черт! — заметался он по этажу башни, то и дело спотыкаясь о валявшиеся мешки и тюки.- Что же делать-то? Что делать, мать вашу? Прыгать что ли? Лететь птицей? Орлом? Соколом? — Ринат вновь высунулся из бойницы, вгляделся в ущелье и глубоко вдохнул холодный воздух. — Или с зонтиком прыгнуть, вместо парашюта?
В отчаянии парень вновь заметался по этажу. Бегал от стены к стене, пока не столкнулся об один из тюков и не растянулся на полу рядом с ним. Мешок от удара развернулся, и Ринат едва не носом уткнулся в его содержимое.
-…Ткань? Шелк? — из тюка выглядывал плотный рулон ткани. — Мать вашу, парашют! — едва сдержался он, чтобы не заорать от радости. — Парашют! Резануть квадратный кусок, привязать к его концам четыре веревки. После остаётся лишь забраться на крышу башни и сигануть оттуда.
Отбрасывая в стороны всякий хлам, Ринат выпотрошил тюк и начал судорожно кроить шелк. Толстая переливающаяся ткань поддавалась с трудом. Приложив усилие, он все же вырезал довольно большой квадратный кусок.