А я… вчера мы нашли разоренное село, в которых проклятые фрицы такое с детьми сделали, что я теперь… Вчера я плакала много, а сегодня сама хочу убивать фашистских гадов. Но мне пока нельзя, потому что сердечко все-таки разболелось. Ну, после одного сна, когда я очень громко кричала. Мама Зина говорит, что вот война закончится и мы с ней в Одессе будем жить, а там сердечко починится, и я верю ей изо всех сил, верю!
— Аленка, — зовет меня мама Зина, — иди сюда, поможешь.
— Да, мамочка! — звонко отзываюсь я, сразу же оказываясь рядом с ней.
К нам тетеньку перевели, она хирург, а еще смотрит очень знакомо. Я точно ее где-то видела, но вот где, понять не могу. А она улыбается мне, гладит еще по голове, отчего я улыбаюсь ей в ответ, потому что она точно хорошая. Интересно, почему мне кажется, что тетенька хирург так узнаваемо смотрит?
— Аленка, нас прикрепляют к морской пехоте, — объясняет мне мама Зина. — Не пугаться, хорошо?
— Да, мамочка, — киваю я, потому что я же послушная.
Сначала я не понимаю, что это значит, но потом вижу дяденек в черной одежде и чуть в обморок не падаю. Но они по-русски говорят, поэтому я пока и не падаю, а просто жду, что будет. И тут тетенька хирург бросается навстречу дяденькам, чтобы заобнимать их. Это так красиво, что я останавливаюсь посмотреть, ведь чудо же. И тут что-то будто толкает меня, становится страшно, но я понимаю, что должна. Прыгаю вперед, чтобы защитить их от чего-то страшного сзади. Это страшное больно бьет меня в спину, будто прожигая насквозь, и тут… я падаю в траву.
Приподнявшись, оглядываюсь. Рядом нет ни тетеньки хирурга, ни мамы Зины, а только трава зеленая, да лес шумит. Я не понимаю, что произошло, но тут вижу сидящих прямо в траве ребят. Они выглядят подростками, но при этом все в нашей форме, ну в той черной и с бескозырками. Я поднимаюсь, чтобы подбежать к ним.
— Здрасте! — здороваюсь я с ними. — А где санбат? Почему вы тут?
— Убили нас, — вздыхает один из них. — И тебя тоже, так что садись рядышком.
Убили? Нет! А как же мама Зина? Как тетеньки? Я еще фашистам не отомстила же! Я не хочу!
Невилл
— Глянь-ка, какая большая… — комиссар, разглядывавший что-то в перископ, выражается военно-морским непечатным языком, уступая мне место.
Я приникаю к перископу, видя действительно большой корабль типа «Бисмарк» или «Тирпиц», а вокруг него корабли поменьше. Выглядит лакомой, но очень опасной целью. Я знаю, куда они такой толпой намылились, и комиссар мой знает. Конвой из Америки идет, в нем многое, что фронту нужно, очень нужно, учитывая, где проклятый фриц стоит. Значит, выбора у нас нет, сегодня абсолютно точно наш последний бой.
— Боевая тревога, торпедная атака, — командую я, звучат звонки. — Бэ-че три! Полный заряд!
— Понял, полный, — откликается командир минно-торпедной боевой части.
Ну, с Богом. Говорят, Бога нет, но нам сейчас очень нужно попасть, чтобы смерть наша не была напрасной. Бегут минуты, одна за одной бегут, лодка прицеливается. Впереди у нас четыре торпеды, позади две. Вот сейчас и придется. Ну что же, пожил я достаточно, жалко только сын без отца расти будет, ну на то и война.
— Носовые… Пли! — резко командую я. — Полный ход, лево руля! — и лодка разворачивается на месте. — Пли! Погружение! Тишина в отсеках!
Подлодка ныряет, при этом комиссар держит секундомер включенным, а мы почти падаем на дно. Вот, наконец, максимальная глубина. Электромоторы отключены, все матросы и командиры замерли. Есть маленькая надежда, что во всеобщей панике нас не найдут, но она почти исчезающа.
Вода доносит до нас три взрыва, а затем еще один. Значит, две торпеды промахнулись, но даже четыре попадания — удача великая. Не знаю, в кого попали, сейчас-то уже и не посмотришь. Теперь надо ждать сколько сможем и надеяться, что неверно оценят фрицы направление торпед. Но нет… Слышны все приближающиеся с двух сторон взрывы глубинных бомб.
Мы знали, что рано или поздно это случится, поэтому я решаюсь. Стронув лодку с места, отрабатываю задний ход, хотя лампочки лопаются от детонаций, но при этом я подвсплываю, находясь в акустической тени охотника на таких, как я. Есть еще вариант тарана снизу, но это на самый крайний случай. Руки работают быстро, лодка пока еще отзывается, шансы есть. Сдаваться мы по-любому не будем.