И отличия были вовсе не в пользу Моники.
Но о них ей никто не говорил.
Все говорили только о сходстве.
Это, вероятно, внушали ей с самого детства - друзья и родственники, учителя и одноклассники, а прохожие на улице останавливали ее, чтобы спросить: «Ты в курсе, что ты - вылитая Элизабет Тейлор? Это невероятно. Глазам своим не верю!»
Наверное, такое происходило постоянно.
И она, естественно, в это верила.
Плевать, что зеркала свидетельствовали об обратном.
Словом, Оуэна не удивляло, что она выросла, считая себя королевой Вселенной.
Генри тогда сказал:
- Если узнаешь ее получше, то просто возненавидишь.
И Оуэн снова согласился.
Весь осенний семестр он старался держаться от Моники подальше. Ему не хотелось иметь с ней ничего общего. Но обстоятельства все же сводили их вместе. Оба преподавали английский, оба работали в школе первый год, и это было неизбежно.
И Оуэн старался относиться к ней по-хорошему.
Всякий раз, когда избежать встречи не удавалось, он улыбался и по-дружески с ней беседовал, как будто она была ему симпатична. Впрочем, так же он вел себя со всеми.
Она отвечала на это свойственным ей холодным презрением.
И так продолжалось до одного декабрьского утра, когда она попросила его подбросить ее на рождественскую вечеринку. Она застала его в учительской и сказала:
- Могу я кое о чем вас попросить, Оуэн?
- Конечно, думаю, да.
- Вы собираетесь на рождественскую вечеринку?
- Ага, думаю, да.
- Поедете на машине?
О, нет.
- Да.
- А спутница у вас есть?
Только не это.
- Нет, вроде, нет.
- Я почему спрашиваю, Оуэн… не могу же я отправиться на эту вечеринку без провожатого. Одинокой женщине находиться в такое время на улице очень опасно.
- Согласен. И не только женщине.
- Но женщине еще опаснее.
- Конечно. Прекрасно понимаю. Опаснее.
- А вечеринка наверняка затянется до полуночи. Не могу же я ехать в такое время одна. Поэтому, не могли бы вы отвезти меня на вечеринку? Иначе, боюсь, придется мне остаться дома.
Оуэн не хотел этого делать. Не нравилась она ему. Но он уже признался, что едет на вечеринку один, лишив себя наилучшей отмазки. А больше ничего не придумывалось. Поэтому он улыбнулся и ответил:
- Конечно, я вас с радостью подвезу.
Но поездка обернулась свиданием. Когда они приехали на вечеринку, она не отходила от Оуэна ни на шаг. Она держала его за руку. Она водила его туда-сюда, общаясь с другими преподавателями и их супругами, будто нарочно выбирая тех, от кого он предпочел бы держаться подальше.
Наконец, Оуэну удалось от нее улизнуть. Он налил себе бокал красного, крепкого пунша и несколько минут общался с друзьями - Генри, Джилл и Морин.
Минуты три-четыре.
А потом Генри посмотрел на него и сказал:
- Дело дрянь. Ты в жопе, дружище.
- Да все прекрасно, - возразил Оуэн и допил свой пунш.
- Если не можешь отделаться от нее культурно, - сказала Морин, - почему просто не скажешь, чтобы отвязалась?
- Я не могу.
Тут подрулила Моника и одарила всех ледяной улыбкой. Затем схватила Оуэна под руку и обратилась к его друзьям:
- Вы нас извините?
- Нет, - сказал Генри. - Не забудем, не простим.
- О-хо-хо. Очень забавно, - c этими словами она утащила Оуэна от его друзей.
Волоча его за собой, она надула губки:
- Я уж решила, что ты меня бросил. Не дело приводить куда-то девушку и бросать ее на произвол судьбы, Оуи.
Он терпеть не мог, когда его называли Оуи.
Он терпеть не мог, когда она разговаривала с ним в таком тоне, будто он трехлетний ребенок.
А еще он терпеть не мог танцы. Но она стиснула его руку и сказала:
- Как насчет того, чтобы немного поразмяться?
- Я неважный танцор, - сказал он.
- Ничего страшного. Зато я - замечательно танцую. И - учитель я замечательный. Научу тебя отжигать, как Фред Астер[5].
- Фред Астер мертв.
Она улыбнулась, покачала головой и сказала:
- Милый, не будь занудой.
Милый?! О, Боже мой.
- Я правда не хочу танцевать, - сказал он.
Он ненавидел танцевать вообще, но танцевать с Моникой, да еще и на рождественской вечеринке, в окружении других учителей, секретарей, заместителей… и директора школы! Людей, с которыми ему приходилось видеться каждый рабочий день. Людей, которые его знали.