- Не можешь же ты привезти меня сюда и даже не потанцевать со мной. Как это будет выглядеть?
Ты не моя девушка! - хотелось ему закричать. - Я просто подвез тебя!
Просто скажи «спасибо, что подвез», и оставь меня в покое!
Он думал так, но вслух ничего не сказал. Этим бы он не просто ранил ее чувства - он растоптал бы их.
В конце концов, он сказал:
- Думаю, можно попробовать.
Она повела его вниз, в комнату отдыха. Растянутые под потолком гирлянды подмигивали огоньками, и кроме них ничто не нарушало царивший в комнате полумрак. Оуэн заметил, что там не было ни одной обыкновенной лампочки, все какого-нибудь яркого, насыщенного цвета: синие, красные, зеленые, оранжевые…
Было в них что-то вульгарное и одновременно чудесное.
Как будто нарочно, - подумал Оуэн.
Повсюду танцевали парочки. Почти половина из них была знакома Оуэну по школе. Многие улыбались и кивали, но не обменялись с ним ни словом, пока они с Моникой пробирались к центру танцпола.
Внезапно Моника остановилась, повернулась к нему и посмотрела прямо в глаза.
А она красивая, - подумал Оуэн.
Но он подозревал, что в мерцании рождественских огней кто угодно покажется красивым. Он видел отблески этих огней в волосах Моники, и даже в ее глазах. Они будто смягчали ее лицо, скрадывая постоянное выражение высокомерия и подозрительности.
Она и в самом деле походила сейчас на Элизабет Тейлор. Впервые сходство взяло вверх над различиями.
И ей очень шел этот ее свитерок из ангоры. Он так обтягивал ее тело, что груди вздулись белоснежными холмиками.
Не меньше шла ей и коротенькая плиссированная юбка, трепетавшая вокруг бедер при каждом движении. Но все портили колготки. Черные колготки, обтягивающие ноги, подчеркивавшие их изящные изгибы, но не открывавшие ни сантиметра кожи.
- Просто повторяй за мной, дорогой, - сказала она.
С этими словами она шагнула вперед, и их тела соприкоснулись.
Она взяла Оуэна за руку, а свободную ладонь положила ему на плечо. После чего сказала:
- Обними меня за спину.
Он подчинился.
- Вот так, - прошептала она.
Из динамиков полилась новая мелодия. «Белоснежное Рождество» в исполнении Бинга Кросби[6].
Они начали танцевать.
Это был медленный танец, и они держались близко-близко. Оуэн старался повторять все движения Моники. Ничего сложного: она почти и не двигалась, только делала маленькие шажки вперед-назад, плавно покачиваясь.
От нее исходил невероятный, удивительный запах - какие-то духи, вызывающие в воображении Оуэна легкий бриз и тропическую ночь. Он обонял этот запах весь вечер, но теперь, казалось, ее кожа испускает его теплыми, насыщенными волнами.
Чудесный, экзотический аромат.
Но осязать Монику было еще чудеснее: ее лицо у него на плече; ее волосы, щекочущие его щеку; левая рука, ласково поглаживающая его спину, в то время как правая сжимала ладонь; ее груди, мягко, но тесно прижимающиеся к его груди; ее живот, прижатый к его животу; низ ее живота, легонько, словно невзначай, касается его бедер при каждом шаге…
К середине песни Бинга, Оуэн почувствовал нарастающее возбуждение.
О, ужас!
Только этого не хватало.
Надеясь, что Моника не успела этого заметить, он немного наклонился вперед, отклячив зад.
- Не глупи, - сказала она.
Ее левая рука скользнула вниз, схватила его за зад и потянула на себя, пока их тела снова не соприкоснулись.
- О-о-о-о, Оуэн, - сказала она.
Откинула голову назад, посмотрела ему в глаза и впервые испустила свое знаменитое «игривое рычание».
Он возненавидел его в тот же миг. Так она пыталась выразить свою страсть, но звучавшая в нем фальшь превращала его в издевательство.
А сама, небось, считает его сексуальным…
* * *
- Саечка за транс, - сказала Моника.
- Что?
- Я говорю, о чем размечтался?
- Я не размечтался.
- Ты всегда был чуток не от мира сего.
- Я здесь, - сказал он ей и попытался улыбнуться.
- Теперь - да.
- Извини.
- Какой же ты все-таки недотепа, - oна слегка стиснула его бедро. - Ну что мне с тобой таким делать?
- Делай что хочешь, - сказал он, подался вперед и взглянул в окно.
Всего в нескольких футах от края дороги был крутой обрыв, под которым бушевал океан.
- Черт возьми, - сказал он.
- Дух захватывает, да? - в ее голосе не слышалось энтузиазма, но она все-таки улыбалась. - Если мы погибнем, угадай, кто будет виноват?