— Сюда, — сказала Лили, жестом указывая следовать за ней.
И я последовал.
Она посмотрела вниз.
— Спуск здесь.
Я присоединился к ней и увидел грубую лестницу, высеченную прямо в скале.
— Ух ты, — сказал я, глядя вниз. Ступеньки вели до самой земли. — Кто их сделал?
— Не знаю, — ответила она, делая шаг вниз.
— Подожди, Лили, позволь мне пойти первым, — попросил я.
Она снова посмотрела на меня.
— Я уже спускалась по ним.
— Знаю… просто… — Они могут рассыпаться, и ты можешь упасть. Я не могу позволить тебе упасть. — Сделай мне одолжение, — я улыбнулся. — Пожалуйста.
Она заколебалась, но затем отошла в сторону, и я прошел мимо нее.
— Спасибо, — поблагодарил я, снова улыбнувшись ей.
Небо потускнело, появилась луна, освещая небольшой каньон приглушенным светом. Я практически добрался до подножия, когда увидел, что последние две ступеньки обвалились. Спрыгнув вниз, протянул руки к Лили.
— Сейчас, — сказал я, обнимая ее за талию, — позволь спустить тебя.
Что-то в том, что мои руки оказались на ее талии, было более интимным, чем я предполагал. Тепло наполнило меня, когда я опустил ее на землю. Она стояла передо мной, глядя на меня.
— Ты в порядке? — Спросил я. Мой голос звучал странно хрипло.
— Да, в порядке. Но ты все еще…
Она посмотрела вниз, где все еще лежали мои руки. Я быстро отдернул их.
— Прости, — я вздохнул, качая головой, затем посмотрел вверх и по сторонам. — Что это за место?
— Не знаю, — ответила Лили, отходя от меня. — Но смотри.
Она подошла к большому камню на краю, где скалы встречались с растительностью, и отодвинула в сторону несколько листьев. В скале было высечено нечто вроде очень маленькой комнаты с окном, идеальной квадратной формы, явно созданная руками человека. В верхней части окна была какая-то резьба. Я присмотрелся внимательнее.
— Это руки? — Спросил я.
— Да. Они выглядят так, будто тянутся друг к другу, кончики пальцев едва соприкасаются.
— Вау, — удивленно произнес я.
— В нескольких часах езды отсюда есть место, где древние люди строили дома под обрывами — прямо в скале. Такое впечатление, что они едва начали работать здесь, а потом решили уйти в другое место.
— Хмм, — промычал я. — Интересно, почему.
Я провел рукой по подоконнику, затем отодвинулся в сторону и наклонился к небольшому проему, где едва могли уместиться два человека. Когда я откинулся назад, заметил, что Лили водила пальцем по резным рукам.
— Так странно думать о том, что кто-то когда-то стоял здесь и вырезал эти руки, думая о своем, возможно, беспокоился о чем-то, может быть был раздражен из-за кого-то.
Она мягко улыбнулась, наблюдая за движением своего пальца по резьбе. Было что-то чувственное в том, как ее палец двигался таким образом, я практически мог чувствовать его на своей коже, прослеживающий, исследующий… Я не мог сдержать дрожь, пробежавшую по телу.
— Возможно, этот человек думал о девушке, — предположил я.
Она посмотрела на меня, и ее улыбка стала шире.
— Возможно. — Она обернулась к окну и положила руку на подоконник, наклонив голову. — Забавно, что человек, его мысли, идеи, чувства могут быть здесь в одно мгновение, а затем… исчезнуть.
Я изучал ее профиль, пока она продолжала смотреть в окно. И я понял, что она имела в виду. Я думал о том же, когда потерял лучшего друга. Как он мог быть живым, энергичным, наполненным всем тем, что было присуще только ему, а потом просто… исчезнуть. Куда он делся?
— Я понимаю, что ты имеешь в виду, Лили. — сказал я. — Я думал о том же самом.
Её губы слегка приподнялись, но она продолжала смотреть вперед.
— Но знаешь, что еще хуже? — Она посмотрела на меня, ее улыбка померкла, выражение лица стало печальным. — Ничего не оставить после себя. Никаких доказательств того, что ты когда-то существовал, ничего вроде этого, — она указала на подоконник. — И никого, кто мог бы напомнить миру, что ты был здесь, даже на краткий миг. Никого, кто мог бы прикоснуться кончиками пальцев к твоим и почувствовать тебя, даже в темноте.
Я моргнул, уставившись на нее, затем открыл рот, чтобы ответить, но снова закрыл его. То, что она сказала, поразило меня своей глубиной. По какой-то причине меня переполняли эмоции. Теперь это была моя задача. Задача, состоявшая в том, чтобы сохранить память о лучшем друге, о том, кого знал только я. Его родители умерли, у него не было ни братьев, ни сестер. Я был единственным, кто знал его по-настоящему. Что-то в этой мысли, в ответственности, которую она предполагала, одновременно наполнило меня внезапным всплеском радости и странно ноющей грустью, возможно, даже страхом.