— Я должен остановиться, Лили. Не хочу, но должен. Я взорвусь, если этого не сделаю. — Я кивнула. В его голосе звучало такое отчаяние, как будто он был в какой-то агонии. У меня было смутное представление о том, что он чувствовал. Мое тело было горячим, болезненным и неудовлетворенным, несмотря на то, что я только что пережила нечто настолько невероятное. Если бы больше поцелуев привело к еще большей горячей боли, я тоже могла бы воспламениться. Я подняла на него глаза, и он нежно посмотрел на меня, проведя костяшками пальцев по щеке. Наклонилась к его прикосновению и улыбнулась. Я чувствовала себя эмоциональной, легкомысленной и счастливой, очень счастливой. Он наклонился вперед и поцеловал мои веки, я тихо рассмеялась от щекотливого ощущения его губ. Он потерся шершавой челюстью о мою щеку, и я снова хихикнула, почувствовав улыбку на его губах.
— Лили, — прошептал он. — Полуночная Лили. Как мне теперь с тобой попрощаться?
— С радостью, — прошептала я, — потому что мы скоро увидимся. И когда мы встретимся, ты снова поцелуешь меня.
— Да, — выдавил он. — Да, поцелую. — Я поцеловала его в последний раз, мягко и нежно в уголок губ, как и намеревалась вначале. А потом попятилась от него, наши руки были вытянуты, пальцы переплетены, пока не разъединились. А потом я повернулась и пошла прочь, оглянувшись только один раз, чтобы увидеть Холдена, все еще прислонившегося к дереву на краю леса, наблюдающего за мной, когда я оставила его позади.
Глава 8
Холден
Смотреть как она уходит было самым трудным, что я когда-либо делал. Но я знал, что мне нужно сделать. Лили показала мне. Она не знала этого, но она показала, дав мне вкус покоя, счастья и комфорта. Я хотел этих вещей. Жаждал их с болью глубоко в душе. Я забыл, а она напомнила мне, что такое радость, напомнила, что я все еще способен хранить счастье в своем сердце. Было еще не слишком поздно. Нет, если я этого не допущу.
То, какой она была на вкус… как надежда, знакомая и неизвестная одновременно. Мне хотелось умолять ее держать меня за руку, пока я буду делать то, что, как я знал, должен был сделать, успокаивать меня, когда мое тело будет освобождаться от химикатов, которые я слишком долго принимал, чтобы избежать боли и несчастья. Но я знал, что должен сделать это в одиночку, если хочу предложить ей всего себя, а не этого разбитого мужчину, каким сейчас являлся. И если Лили увидит, кем я был на самом деле, увидит, что я сделал со своим телом, я знал, что это только напугает ее и, возможно, оттолкнет. Брэндон был прав — мне нужно самому сделать выбор. И в конечном счете я был единственным, кто это мог. И хотя я хотел, чтобы Лили была в моей жизни так, как не хотел ничего за очень долгое время, я должен был сделать это для себя. Больше всего я должен был хотеть стать лучше для себя.
Закрыв за собой дверь коттеджа, я направился прямо на кухню, где оставил пластиковый пакет с горстью таблеток, которые у меня еще остались. Не позволяя себе долго думать, я направился прямо в ванную, открыл пакет над унитазом и спустил воду, наблюдая, как закручивается вода, а таблетки исчезают. На всякий случай я снова смыл. И тут меня наполнил ужас. Я закрыл глаза и представил себе Лили. Прекрасную, таинственную Лили. Я вернусь к ней в лучшем состоянии, чем был, и попрошу поделиться ее секретами. И, может быть, у меня хватит смелости поделиться своими.
— Бл*дь, — жалобно простонал я.
К следующему дню каждый мускул моего тела был напряжен, а желудок скрутили мучительные спазмы. Я корчился от боли, лежа на диване, подтянув ноги к животу. Пот стекал по моему лбу. Я собирался умереть. Я никак не мог пережить это несчастье. Почему я выбросил таблетки? Боже, почему? Не в силах усидеть на месте больше нескольких минут, я встал, поплелся на кухню и налил себе стакан воды, дрожа так сильно, что расплескал большую часть воды к тому времени, как поднес стакан ко рту.
Мне хотелось сбежать из собственного тела — выбраться, освободиться. Чувство клаустрофобии усугубляло страх и тревогу, которые я уже испытывал. Теперь я был в ловушке. Запертый в собственном теле. Я никак не мог сесть за руль, и кому-то другому понадобился бы по крайней мере день, чтобы добраться до меня. А потом еще больше времени, чтобы добраться туда, где я мог бы убедить какого-нибудь врача выписать мне рецепт на обезболивающие таблетки, в которых я так сильно нуждался.
В тот же вечер я услышал звук чьих-то шагов, поднимающихся по лестнице. Я сидел на полу душа, обхватив руками колени, пока теплая вода лилась на меня сверху. Сначала поток воды был горячим и какое-то время успокаивал мои кричащие мышцы, но теперь был едва теплым. Я подумал о том, чтобы залезть в горячую ванну, но решил, что душ будет разумнее, учитывая мое состояние. Если я засну, то здесь буду в большей безопасности. Мое тело было в такой сильной агонии, что шаги едва пробудили во мне какие-либо эмоции. Я предполагал, что должен быть обеспокоен, встревожен, по крайней мере, любопытен, но я не испытывал этого, не говоря уже о том, чтобы как-то отреагировать на незваного гостя.