О, Боже.
— Кто это с тобой сделал? — спросила я хриплым от сочувствия голосом.
Райан убрал прядь волос с моего лица.
— Мой отец, — сказал он.
— Твой отец, — недоверчиво повторила я. Меня затошнило. Он перекатился на бок и прижал меня к себе, натянув на нас одеяло. Я рассказала ему свою историю во всей ее чистейшей правде. И теперь, когда мы были в объятиях друг друга, он рассказал мне свою. Когда он заговорил об избиениях, шрамах, ожогах и клетках, я узнала, что он тоже ужасно страдал, но каким-то образом не только выжил, но даже процветал, и я влюбилась еще сильнее. Он был поврежден, но не сломлен. Он был красивым и храбрым, и, несмотря на перенесенную боль, ему удалось сохранить сердце, наполненное любовью и добротой.
«Мы никогда не будем идеальными или без недостатков, жизни, которые нам дали, не такие. Но, Лили, в моем сердце ты идеальна для меня. Моя».
И я была его навсегда, в этой жизни или в любой другой.
Я медленно приходила в себя, пытаясь открыть глаза, но тут же зажмурила их, когда внезапный свет заставил мою голову запульсировать от боли. Я попыталась поднести руку ко лбу, но она наткнулась на ограничитель. Мои глаза распахнулись, и я застонала от острой боли, моргая от света. Я лежала в своей кровати в арендуемом доме моей бабушки, и мои руки были привязаны веревкой к столбику кровати. Я все еще была одета в ту одежду, в которой была прошлой ночью. Мое кровяное давление подскочило, заставив сердце бешено колотиться в груди. Мои глаза привыкали к свету, пока я пыталась контролировать свое дыхание.
Что произошло?
Я ухватилась за свою память. Чувствовала себя такой одурманенной, как будто меня накачали наркотиками.
О, Боже. Я возвращалась домой от Райана накануне вечером… мы занимались любовью. Райан. Я была так счастлива. Райан хотел, чтобы я осталась у него на ночь, но я хотела проявить уважение к своей бабушке, и поэтому он отвез меня сюда. И поцеловал меня на ночь.
Дверь открылась, и я замерла в полном напряжении. Вошел Джеффри, одетый в белый костюм с бейджиком. Мое зрение затуманилось, когда он подошел ближе, и я издала сдавленный звук страха. На его бейджике был логотип Уиттингтона. О, Боже, о нет. Что происходит?
— Чего ты хочешь? — спросила я. — Почему я связана? — я потянула за веревку. Мой голос звучал хрипло, искаженно, как будто я слушала его из-под воды.
Он присел на край кровати и поднес палец к моей щеке, погладив ее.
— Ты такая красивая, Лили, — сказал он. — Такая красивая, но такая поврежденная. Такая больная.
— Я не повреждена, — попыталась сказать я, но не была уверена, удалось мне это или нет. Он продолжал смотреть на меня с таким неприкрытым голодом, или это был гнев? Я не могла сказать. Это было точно так же, как с тем другим мужчиной — тем, кто причинил боль моей матери. Мир вокруг меня пульсировал, детали комнаты превращались в черные очертания нацарапанного рисунка. Я застонала.
— Ну, ну, — сказал он. — Я не возражаю, что ты повреждена. Мне это нравится, Лили. Мне это очень нравится. — Он наклонился и поцеловал меня, исследовав языком мои губы. У него был вкус сигарет и несвежего дыхания. Я почувствовала, как к горлу подступила желчь.
Я повернула голову, выдавив из себя слово «нет» так резко, как только могла, но вышло скорее шепотом, чем воплем. Гнев вспыхнул на его лице, и он поднял руку, чтобы дать мне пощечину. Я приготовилась к этому, но внезапно где-то в другом конце дома хлопнула дверь, и он оглянулся через плечо.
— Я вернусь, — сказал он, быстро встав и выйдя из комнаты. Я попыталась закричать, но мой голос, похоже, не слушался.
А что, если шум издавала не моя бабушка? Что, если это была просто хлопнувшая дверца машины или что-то в этом роде? Была ли она вообще здесь? Заставил бы ее вернуться крик? Мне нужно было освободиться.
Я потянула за путы, но узлы были тугими. Он оставил в них просадку, но не большую. Мне нужен был инструмент… что-нибудь… Я лихорадочно огляделась. На прикроватном столике не было ничего, кроме лампы, ничего, до чего я могла дотянуться. Я почувствовала, как слезы жгли мне глаза.