Комната была небольшой и тесной, а камин сильно дымил. Стулья показались ей неудобными, стол не слишком чистым, а ковер на полу пыльным. То, что по соседству находилась спальня, отнюдь не прибавляло ей спокойствия, тем более что там стояла всего одна кровать. Большая и украшенная пологом с кистями, которые скорее всего густо населены блохами. Жизлен, усмехнувшись, подумала о том, что скажет его светлость, когда его покусают блохи. Наверное, он в жизни не видел ни одной блохи. В отличие от нее. Ей-то приходилось встречаться с любыми паразитами - от блох и вшей до мокриц и крыс, и самыми отвратительными из всех, - мужчинами. Она не боится никого и ничего.
Кроме собственной слабости.
В комнату вошла жизнерадостная толстушка с подносом, на котором стояла тарелка с куском жирной баранины. Жизлен едва удержалась от того, чтобы не отослать ее назад. Остановила ее только необходимость набраться сил. Кажется, она не ела уже несколько дней - с тех пор, как Николас явился в Энсли-Холл. Ее и без того не очень хороший аппетит совсем пропал от волнения.
- Ваш муж велел принести вам ужин наверх, миссис, объяснила служанка, поглядывая на Жизлен с любопытством. -Он сказал, вы любите баранину.
Да, похоже, Николас действительно заметил на ее лице отвращение. Жизлен постаралась улыбнуться.
- Очень люблю, - кивнула она, и села за стол.
- Меня зовут Герт, - сообщила девушка, оглядываясь по сторонам. - Вы можете позвать меня, если вам понадобится помощь. Скоро принесут ваши вещи, а потом я могу нагреть вам воды.
- Здесь, наверное, нельзя принять ванну? - поинтересовалась Жизлен, уговаривая себя не слишком огорчаться по этому поводу.
Герт почесала в голове, подтверждая тем худшие подозрения Жизлен.
- Ну отчего же нельзя?
- А чистые простыни у вас есть? Жизлен напрасно боялась обидеть девушку, та, напротив, отнеслась к ее просьбе с уважением.
- Я слышала, что благородные люди не такие, как все мы, остальные, сказала она и снова почесала в голове... - а может, это потому, что вы француженка. Французы ужасно любят чистоту.
Глядя на ногти Грет, можно было с уверенностью сказать, что она не вычищала из-под них грязь недели две.
У всех свои недостатки, - согласилась Жизлен.
- Ну ладно. Я немного приберу, и согрею для вас воды. Я думаю, спешить некуда, раз вы еще не отдохнули. Ваш супруг, по-моему, надолго устроился в общем зале. Мистер Хоскинс делает самый лучший пунш в этом графстве, а он, похоже, хорошо разбирается в ромовом пунше.
- Наверняка, - сказала Жизден, глядя на застывающий у нее на тарелке жир.
- Он красивый, ваш супруг. Вы давно поженились?
Грет была простодушной болтушкой, но и она отлично знала, где положено находиться обручальному кольцу, а длинные, без колец пальцы Жизлен были на виду.
- Не очень, - ответила Жизлен, берясь за вилку.
- Ну и не везет же мне. Наконец-то к нам в гостиницу заехал красивый и богатый господин, и тот уже занят, - со вздохом заметила девушка.
Жизлен подняла голову и посмотрела на нее взглядом опытной женщины.
- Ты не стесняйся его побеспокоить, - сказала она спокойно. - Я с удовольствием проведу ночь одна.
Подобное предложение, если и удивило Герт, то лишь самую малость.
- Уж больно он красивый, - сладострастно повторила она.
- Красив тот, кто красиво живет, - заключила Жизлен и решительно принялась за жирную баранину.
Вода в ванне была чуть теплой, мутной, а мыло до того грубым, что кожа ее покраснела и стала шершавой. Полотенца оказались жесткими, камин продолжал нещадно дымить, но Жизлен впервые за долгое время ощущала себя счастливой. "Надо испытать отчаяние, чтобы научиться ценить жизнь", подумала она и погрузилась в воспоминания. Самой лучшей едой, какую ей когда-то однажды пришлось попробовать, была безвкусное жаркое, приготовленное бог знает сколько дней назад, и чашка ячменного кофе на ледяной мостовой Парижа. Она к тому времени не ела уже больше недели, и, накинувшись на жаркое, съела его без остатка, не раздумывая о том, из какого оно мяса, а через несколько минут ее желудок, не выдержав, вышвырнул все обратно. И тогда она расплакалась горькими слезами из-за того, что пища, которой она не пробовала годами, пропала зря.
Ей было тогда семнадцать. Именно в тот день она и решилась продавать свое тело на улицах Парижа. И именно в тот день она плакала в последний раз.
Завернувшись в сравнительно чистую простыню, Жизлен открыла саквояж, который принесла Герт, и в растерянности уставилась на то, что там лежало. Ей были хорошо знакомы эти оттенки. Красновато-коричневый, желто-зеленый и режущий глаза канареечно-желтый. Ее же гардероб, как и подобало служанке, состоял из вещей исключительно черного, серого и коричневого цвета. Все эти совершенно не подходящие для нее туалеты принадлежали Элин, чей вкус был просто ужасающим. Яркие цвета были противопоказаны бледно-розовой английской красоте Элин, а уж она-то будет похожа в них на настоящего попугая.
Но куда хуже, что высокая и полнотелая Элин, пышный английский цветок, была на полфута выше тоненькой хрупкой Жизлен.
Собственно, ей все это было бы безразлично, если бы слишком длинные юбки не мешали ей двигаться. Впрочем, Николас едва ли даст ей быстро удрать, а значит, у нее будет достаточно времени, чтобы подогнуть подол.
Беда в том, что она совершенно не умеет шить.
Она может что угодно испечь, от обычных булочек до требующего немалого искусства пирога с мясной начинкой, но не способна ровно проложить и стежка. Жизлен вспомнила отчаяние матери, когда та пыталась учить ее работать иглой...
Она поспешила опустить заслонку в памяти, испугавшись остроты нахлынувшей боли, того, как чувствительна до сих пор потеря десятилетней давности. Будь он проклят, Николас Блэкторн! Это его приезд возродил в памяти воспоминания, чувства и мысли, которые, как ей казалось, она давно похоронила.
В саквояже она не нашла ночной сорочки. Возможно, это была простая оплошность, но кто бы из них не упаковывал вещи, - чертов Трактирщик, или сам Николас, обоим не пришло в голову, что она может нуждаться в ночном отдыхе.
Чемодан Николаса тоже подняли наверх. Жизлен без всякого смущения открыла его, достала одну из тончайших батистовых рубашек, и надев ее, сбросила простыню на пол. Рубашка доставала ей до колен, рукава доходили до кончиков пальцев, но все же это была самая приятная на ощупь и изящная вещь из тех, что она носила за последние годы. Она хотела уже снять рубашку, но передумала, так как выбор был не велик. Платья Элин, затейливые и пышные, были совсем не пригодными для сна. Ее же собственная одежда так испачкалась и пропиталась бренди, что ей противно было даже думать о том, чтобы снова ее надеть. Нет, пожалуй, следует остановиться на рубашке Николаса. Нижнее белье Элин слишком тонкое и открытое. Если этой ночью ей снова придется защищать-ся, то так будет удобнее.
Тянулись долгие, бессмысленные часы. Вернулась Герт, убрала чан с водой, поднос с недоеденным ужином, и пожелала ей доброй ночи. Жизлен едва удержалась, чтобы в ответ не пожелать ей удачной охоты. Если Николас достаточно пьян, чтобы польститься на пышные прелести Герт, то у нее есть шанс спокойно провести ночь, и, выспавшись, восстановить силы. Сейчас ей едва ли удастся справиться с ним, а она ничуть не сомневалась, что Николас не оставит ее в покое.
Возможно, в конце концов все равно ей придется смириться. Она научилась, выключив слух и зрение, уплывать в туманную даль, пока какой-нибудь мужчина тяжело дыша и обливаясь потом, издевался над ее телом.
Но сейчас ее отчего-то покинула уверенность, что она сумеет так же отделаться от дьявола во плоти, который похитил ее, от человека, который напоминал явившегося из ада ангела.
Николас все больше пьянел. Он хотел остановиться. Хозяйский пунш был хорош, в нем было вдоволь корицы, мускатного ореха и рома, но он никогда не был большим любителем пунша. Девчонка-служанка, пухленькая и явно благоволившая к нему, не упускала случая задеть его своей соблазнительной грудью. Трактирщик уже закрыл глаза, откинулся на спинку скамьи, и, скорее всего, проснется часов через шесть, разбитый, с раскалывающейся головой.