Он провел рукой по своей щеке, пристально всмотрелся в Жизлен, потом наклонился вперед и, несмотря на ее попытку увернуться, дотронулся до ее лица.
- Я поцарапал вас, - сказал он задумчиво, - обещаю побриться перед тем, как поцелую вас в следующий раз.
Она резко отдернула голову.
- Обещайте, что больше не станете меня целовать, а я тогда забуду о крысином яде.
- Ну конечно, - легко согласился он, снова откидываясь назад, и Жизлен перевела дыханье. Она не могла поверить в то, что услышала.
- Обещаете? - переспросила она удивленно.
- Разумеется, - не раздумывая ответил Блэкторн. - Только все дело в том, что я никогда не держу своего слова.
- У вас что, совсем нет чести? - поразилась Жизлен.
- Совсем, - ответил он как ни в чем не бывало. - Я-то считал, что вы это давно поняли. Человек чести не оставил бы пятнадцатилетнюю девушку в опасной стране, тем более, если эта девушка без оглядки в него влюбилась. Человек чести, наставив рога мужчине, не стал бы смертельно ранить его на дуэли. И еще, человек чести не стал бы похищать кухарку своей родственницы просто из-за того, что та попыталась его убить. - Николас пожал плечами. Жить без чести проще, моя крошка. Вам стоит попробовать.
- Вы мне отвратительны.
- Не будьте так назойливы, ma mie. Я знаю, что вы презираете меня, и у вас нет никакой необходимости мне непрерывно об этом напоминать. Если вы готовы сделать мне вкусный омлет и заварить кофе, то можете ненавидеть меня сколько вам угодно.
- Кофе? - переспросила она, и в голосе ее прозвучала надежда, которую ей не удалось скрыть.
Николас был достаточно проницателен, чтобы уловить даже малейший намек.
- Я всегда слежу за тем, чтобы Трактирщик брал в дорогу мой любимый сорт. На гостиницы зачастую нельзя надеяться, а день без чашки кофе можно считать прожитым зря. - Он любезно улыбнулся. - Если вы будете хорошо ко мне относиться, то я, возможно, поделюсь с вами.
- Меня не купишь за чашку кофе, - ответила Жизлен сердито.
- Да что вы? А я-то думал, что нашел ваше слабое место. Кофе, Жизлен, и вы обещаете больше не убегать.
Пожалуй, за чашку кофе она продала бы свое тело, но только не то, что осталось еще от ее души.
- Нет, - ответила она голосом полным отчаянной решимости.
- В таком случае вытяните руки, - потребовал он раздраженно.
- Что?
- Я сказал, вытяните руки, если вы не хотите, чтобы я до вас дотрагивался и...
Жизлен протянула руки.
Платок был мягкий, шелковый и очень прочный. Крепко связав ей запястья, Блэкторн позволил ей снова опустить руки на колени.
- Колени я вам связывать не стану, - пояснил он. - На этот раз Трак скорее всего выстрелит вам в спину, если вы решите убежать. Сомневаюсь, чтобы он простил вам то, что вы сделали сегодня утром.
Жизлен не ответила. Она не станет убегать, она воспользуется тем, что у нее не связаны ноги, чтобы сопротивляться.
- А если вы мне улыбнетесь, - продолжал Блэкторн лениво, - я, может, все же и поделюсь с вами кофе. - Из горла Жизлен вырвался звук, похожий на стон. - Уже лучше, - пробормотал Николас. И, скрестив на груди руки, он игриво подмигнул ей, а карета все неслась и неслась к северу.
10
"Все-таки она удивительная женщина", - думал Николас, когда прошел еще один день, пролетела еще одна ночь, а его тряский экипаж продолжал свой путь. Независимо от того, что она чувствовала, независимо от того, какие неудобства приходилось терпеть, она не роптала, не просила, не унижалась и не молила. Они были в дороге со вчерашнего утра, с тех самых пор, как он вытащил ее из перевернувшейся почтовой кареты. Когда Николас увидел, что на нее свалилась огромная тетка, он засомневался в том, что у нее есть шанс выжить. Но Жизлен все же выкарабкалась, целая, невредимая, и такая же решительная, как всегда.
Они много раз останавливались, меняли лошадей, ели, разминали уставшие тела, но он так ни разу и не развязал ей рук. Она сидела, насупившись, в углу и ни разу не пожаловалась. Он знал наверняка, что ей неудобно - у него самого ныли все суставы, а мышцы болели так, будто их долго растягивали, словно резиновые жгуты. Жизлен должно быть чувствовала себя куда хуже, не имея возможности хотя бы ухватиться за сиденье, когда они преодолевали очередной ухаб. Но она молчала, лишь изредка поглядывая в его сторону. Жизлен ночью почти не спала, так как карету почти постоянно трясло и, когда утром Блэкторн помогал ей спуститься на землю, она чуть не лишилась сознания прямо у него на руках.
Но все же ей удалось очень быстро прийти в себя, и он не мог восхититься ею. Этого, конечно, было недостаточно для того, чтобы развязать его лучший платок на ее опасных руках, но все же побудило его приказать Траку сделать несколько лишних остановок.
Было снова темно, и по тому, как напряженно было ее лицо и бледна кожа, Блэкторн понял, что Жизлен готовит себя к тому, чтобы провести в дороге еще одну ночь. Откуда ей было знать, что они пересекли границу Шотландии уже много часов назад и вот-вот окажутся возле его охотничьего дома, очага, постели и наконец покинут нещадно тряскую карету.
Он не хотел говорить ей об этом. Сказать - означало дать ей надежду на освобождение, и, следовательно, позволить собраться с силами, чтобы снова бороться. Он сделал все, что мог, чтобы лишить ее воли, но она отказывалась покориться. Когда они доберутся до места, он добьется своего, хотя что-то в нем самом противилось этому. На самом деле он не хотел видеть ее жалкой и покорной, хотя и не знал почему. Дело было не в сострадании, милосердии, или каких-то иных чувствах. Он вообще не знал, что это такое. Но он отчего-то не мог представить себе ее унижений, хотя и понимал, как это глупо с его стороны. Не было на свете человека, над которым он бы не смог взять верх, если бы всерьез этого захотел, а уж женщина, пусть и такая решительная и отчаянная, как Жизлен де Лориньи, в его руках - просто детская игрушка. Только сперва, конечно, надо отделаться от нелепых сомнений и нерешительности.
Он, конечно, уложит ее в постель, хотя она и будет царапаться и кусаться, как дикая кошка. Она кидается на него, стоит ему к ней прикоснуться. Но, однако, она и мурлычет. Он заметил странное выражение в ее восхитительных темно-карих глазах, одновременно возбужденных и испуганных, и знал, что сможет ею овладеть, а она будет лежать, задохнувшись от блаженства в его объятиях.
Ему нравилось думать об этом, очень нравилось. Сколько он себя помнил, он никогда еще не был настолько захвачен женщиной, не был захвачен ничем, даже тем, какая выпадет карта в игре. Эта опасная кошка Жизлен возбуждала его мозг, тело, чувства. И он в тайне сожалел о том, что вынужден будет обойтись с ней, как обычно поступал с любым другим существом женского пола.
Тринадцать лет она преследовала его: ее судьба - его вина. Ее неудавшаяся попытка отомстить заставила его перестать ощущать себя виноватым. В конце концов он с ней расквитается, и мысли о ней больше не будут преследовать его, как преследовали долгие годы. Любопытно, станет ли он после этого снова скучать?
С тех пор, как он побывал последний раз в Шотландии, прошло почти двадцать пять лет. Да, действительно, минуло четверть века с тех пор, когда он приезжал сюда будучи еще мечтательным мальчуганом. До сих пор он упорно воздерживался от того, чтобы побывать здесь, - в его жизни не было места для сельских радостей или рыбалки. Но в продолжении их долгого и утомительного продвижения на север, он поймал себя на мысли о том, что не без удовольствия думает о Шотландии, пускай и в такое непредсказуемое время года, как весна. Жизнь в деревне всем на пользу, недаром дядя Тиздейл возвращался к ней с неизменным постоянством. Может, он тут и осядет, останется с непокорной Жизлен и не вернется в город до осени. Ему нравилась природа Озерного края, где когда-то было поместье отца. Кипень цветущих яблоневых садов, вкус свежих сливок и меда, изумрудная зелень холмов и прозрачная голубизна вод. В этот раз он обязательно займется ловлей рыбы - разве не за этим многие приезжие стремятся в Шотландию? Он не держал в руках удочки с того времени, когда был здесь в последний раз, но до сих пор помнит о восторге, который испытал, поймав пятифунтового лосося. А как вкусен был этот лосось, которого они сварили в котелке на костре, вместе со старым Беном, конюхом, опекавшим его - веселым добрым другом, которого увы, уже давно унесла жестокая лихорадка.