Гости закурили сигары. Г-жа Бриньян на диване уже болтала с г-ном Антуаном де Пюифоном. Буапрео подошел к Франсуазе, которой нравилось общество Буапрео. Как и с ле Ардуа, она чувствовала себя с ним хорошо. Деликатный и воспитанный, он обладал приятным лицом и хорошими манерами. Он говорил с ней всегда изящно и ласково. К ним подошла г-жа де Бокенкур. Князь де Берсенэ присел подле Франсуазы, уткнув подбородок в золотой набалдашник своей трости, начав беседу с тонкостью и пониманием собеседника, в чем, пожалуй, и состоит истинная вежливость. Его долгая жизнь среди светского общества сталкивала его со множеством людей всякого рода, но он по-прежнему хранил любопытство к новым для него лицам. Лицо Франсуазы ему нравилось. Несколько раз он улыбнулся на ответы молодой девушки. В гладком золотом набалдашнике его трости отражалось в виде искажающей миниатюры его маленькое лицо с живыми глазами.
— Дорогая Франсуаза, не скажете ли вы г-же де Гюшлу, что ей следовало бы немного поиграть для нас на органе? — попросила г-жа де Бокенкур.
Франсуаза исполнила ее просьбу. Г-жа де Гюшлу исчезла на лесенке, ведущей на хоры, и через несколько минут из инструмента брызнул острый и свежий звук. Орган заставил вздрогнуть г-жу Бриньян, которая приподнялась с дивана, где полулежала, вытянувшись возле г-на де Пюифона. Г-н де Бокенкур наблюдал за ними с насмешливым взглядом. Его глаза искали глаза Франсуазы, которая их опустила.
— Не смотрите так, дорогой мой, на девицу де Клере, становится просто противно, — заметила г-жа Потроне, глядя в свой лорнет. — Кстати, дорогой мой, я бы попросила вас об уважении к моим седым волосам. Вот уже три анонимных письма подряд вы посылаете мне. Пока достаточно. Я на вас не сержусь, но я хотела вас уведомить. Не отходите в сторону, Франсуаза, ведь почтовые развлечения г-на де Бокенкура ни для кого не секрет. Не так ли, Бок? — И она его ударила по плечу ручкой своего лорнета.
Франсуаза прошла быстрыми шагами в мастерскую и стала подниматься по лестнице, ведущей на галерею. Она показалась ей нескончаемой. Ей представлялось, что она никогда не доберется до верха. Наконец, она очутилась при полном свете среди рева органа, гудевшего под пальцами г-жи де Гюшлу. В лицо ей словно пахнул поток воздуха. Франсуаза осмотрелась. Маленький, обшитый деревом кабинет с диванами, качалками и английской мебелью примостился в углу галереи. Большой электрический шар освещал его. Она находилась в доме человека, который ее так низко оскорбил, ибо она не сомневалась более, что г-н де Бокенкур — автор письма, которое она получила перед выходом из дома. Этот человек в приветствии жал ей руку и той же самой рукой написал ей гнусную записку. Упрек г-жи Потроне подтверждал подозрение, которое у нее возникло инстинктивно, еще в начале вечера, а теперь перешло в уверенность. Правда, она знала, судя по дерзким взглядам и скользким речам г-на де Бокенкура, что он неблагороден и похотлив. Она терпела его взгляды и речи, но последнего поступка невозможно перенести! Нет, нет! И она в гневе топнула ногой. Она побледнела и задумалась. В конце концов, не резюмировало ли его оскорбление в грубой форме то, что далеко не он один думал так о ней?
Она вздрогнула, услышав тяжелые шаги, и маркиз де Бокенкур наполнил своим огромным телом входное пространство двери. Франсуаза стояла посреди комнаты. Г-н де Бокенкур молча смотрел на свои большие лакированные ступни. Орган гудел снаружи.
— Уходите отсюда! Оставьте меня, — выкрикнула Франсуаза, не в силах больше сдерживаться.
По выражению ее лица г-н де Бокенкур понял свою оплошность. Его лицо из красного сделалось багровым, затем изобразило улыбку.
— Полноте, сударыня, не стоит сердиться на какую-то шутку.
Она сделала шаг к нему. Ему показалось, что она сейчас ударит его по лицу, и он инстинктивно зажмурил глаза. Она посмотрела ему в лицо.
— Что дало вам право поступать так? Говорите! Почему? — спросила она, и голос ее задрожал.
Он молчал. Она снова заговорила:
— Ах, я понимаю! Одинокая девушка, без родителей, без состояния! — Г-н де Бокенкур сделал движение. Она прибавила: — О, я знаю, что вы мне скажете. Вы хотели воспользоваться случаем, чтобы испытать, правда ли то, что обо мне говорят! Дала ли я вам повод думать, что девушка вроде меня способна выслушивать человека, подобного вам? — Она смерила его презрительным взглядом. Он улыбнулся своим красноватым лицом.
— Сударыня!
— Прощайте, сударь, моей ноги не будет больше в вашем доме. — Она остановилась на минуту, и слезы выступили у нее на глазах. — Я не могу запретить вам показываться у меня, г-н де Бокенкур, вы это знали и низким образом мне об этом напомнили.
Г-н де Бокенкур отступил, чтобы дать ей пройти. На галерее она с минуту задержалась, облокотись на деревянные перила. Орган замолк. Она спустилась по лестнице с г-жой де Гюшлу. Оказавшись внизу, она прямо направилась к дивану, где г-жа Бриньян все еще пребывала в обществе г-на де Пюифона.
— Едемте домой, тетушка.
— Здорова ли ты, Франсуаза? Как ты бледна!
И тут в мастерскую вошел виконт де Серпиньи — маленький светловолосый человечек лет сорока, но на вид меньше того. Его волосы разделялись пробором на две неравные части. Тонкий нос и усы стрелками придавали его лицу коварное и вежливое выражение.
Г-жа де Бокенкур поспешила навстречу своему учителю.
— Вы ее принесли с собой? — взволнованно спросила она.
Де Серпиньи обернулся к слуге, который нес маленький ящичек, открыл его сам и бережно вынул из него вазу в форме полого плода с острыми гранями и эмалевой корочкой богатого красноватого тона с золотым отливом. Все стали выражать восхищение. Г-н де Серпиньи вертел его между пальцев, чтобы его лучше могли разглядеть. Г-жа Потроне внимательно рассматривала его через стекла лорнета.
— Каково мнение девицы де Клере, внучки великого стекольщика? — Г-н де Серпиньи проявлял деланное внимание к Франсуазе из-за ее артистического предка. — Наше искусство несколько грубовато рядом со стекольным. У нас нет магической палочки. Обжигать — далеко не то, что выдувать. Стекольное искусство — божественная игра, тогда как керамика — земное ремесло.
Г-н де Серпиньи криво усмехался, вращая в руках красноватую вазу, эмалированная поверхность которой золотилась металлическим отливом.
В карете, отвозившей их на улицу Вильжюст, г-жа Бриньян вздохнула:
— Какой очаровательный вечер! Г-н де Пюифон в самом деле очень мил!
Франсуаза ничего не ответила.
Г-жа де Бокенкур собиралась лечь спать. Она отослала горничную и стоя надевала ночную рубашку, когда услышала царапанье у своей двери. Не оборачиваясь, с головой, окутанной батистом, она спокойно сказала:
— Это вы, Фульгенций? Входите же. — Г-н де Бокенкур показался на пороге. — Присядьте.
Она оперлась коленом на простыню. Ее красивый зад напряг тонкую ткань сорочки. Улегшись в постель, она поправила подушку. Г-н де Бокенкур в халате сидел на низеньком кресле, протянув свои тяжелые ноги. Почесав затылок, он проговорил:
— Мне кажется, Жюльетта, что я сделал одну глупость. Вот...
— Ну, расскажите, Фульгенций.
Вытянувшись под простыней, г-жа де Бокенкур тихо поглаживала под кружевами свою красивую грудь, похожую на один из тех спелых плодов, которые она так усердно старалась изобразить на натянутом холсте тщательно выбранными кисточками и смешанными красками.