Сад уже наполнился людьми и звуками приглушенной музыки. Г-н де Бокенкур составил оркестр на старинный лад, из скрипок и гобоев, которые наигрывали небольшие старомодные пьески. Группы образовывались и распадались. Нежные оттенки светлых женских платьев перемешивались между собой. Слышался смех, воздушный шорох листвы, шум колес и звяканье удил, а по временам — манерный и пронзительный фальцет г-на де Серпиньи, продолжавшего встречать любезностями вновь прибывающих.
Первым, с кем столкнулась Франсуаза де Клере, оказался г-н де Гангсдорф. Он прохаживался один среди людей, которых не знал и которые улыбались, глядя на его нескладную и забавную фигуру. В своем фраке оливкового сукна он походил на грубую зеленоватую бутылку из простого и прочного стекла. Его плечи в виде ручек воспроизводили образ ее пузатой формы. Увидев девицу де Клере, он покраснел, словно наполнявшее его вино бросилось ему в лицо, и, сняв шляпу, вроде того как выскакивает пробка, убежал, расталкивая всех на своем пути и задев г-на Потроне. Последний по привычке наездника носил шпоры, приподнимавшие низ его брюк. Он показал девице де Клере, где находится г-жа Потроне, которая беседовала с Буапрео и смотрела в лорнет, как к ней приближается Франсуаза.
— Оставайтесь с нами, — предложила она. — Мы все сядем за один столик, и Буапрео будет нам рассказывать милые вещи. Он очень мил и должен вам нравиться; я с ним отдыхаю.
Прогуливаясь мимо решетки парка, они увидели остановившуюся карету, из которой вышел ле Ардуа с молодой женщиной, м-ль Кингби. Франсуаза заметила, что м-ль Кингби немного на нее похожа, только волосы у танцовщицы более темные, чем у нее, но такой же рот, немного печальный и мало склонный к улыбке, те же пропорции тела, гармоничные и точные.
Ле Ардуа проявил некоторое замешательство при виде Франсуазы и хотел пройти мимо, но она дружески кивнула ему. М-ль Кингби слегка повернула голову, покрытую прекрасными волнистыми волосами под шляпой с цветами. Ле Ардуа поклонился.
— Она мила, — отметила г-жа Потроне, складывая свой лорнет. — Вы не находите, Буапрео, что ле Ардуа ведет себя возмутительно? Разве не следовало бы такому молодому человеку, как он, жениться и поделиться своим состоянием с какой-нибудь порядочной девушкой или по крайней мере женщиной из общества? Здесь нашлись бы такие, которые охотно бы заняли место м-ль Кингби, неведомо откуда явившейся. Человек должен иметь обязанности перед обществом, перед своим кругом. Впрочем, и вам самому, Буапрео, следовало бы жениться... — Она прервала свою речь, чтобы посмотреть на баронессу де Витри, которую вел под руку г-н де ла Коломбри, прямой, с выпяченным пластроном и тугими икрами.
Г-н де ла Коломбри одевался на улице Бак и обувался на улице Варе. Особняк, в котором он жил на улице Пуатье, представлял собой величественное старое строение с высокими окнами и забавными мансардами. В одной из них еще висел старинный блок. Во дворе пахло подстилками для лошадей и навозом. Через перегороженное верхнее окошко низенькой конюшни виднелись крупы лошадей.
Г-жа де Витри остановилась подле Франсуазы.
— Вы не знаете, где моя дочь? — спросила она.
Вмешался г-н де ла Коломбри и ответил за Франсуазу:
— Дорогая моя, ваша дочь только что была с моей дочерью и дочерью Вильбукара. — И он повел г-жу де Витри в столовую, где вскоре должны собраться все гости.
День медленно клонился к закату. Все потянулись к столовой, которая занимала обширное пространство под полотняным навесом со столами, накрытыми белоснежными скатертями и украшенными пирамидами из плодов, какие можно видеть на старых гравюрах. Так, в старинном стиле приказал сервировать обед г-н де Бокенкур, распоряжавшийся этой частью празднества. Чтобы придать ему больше пышности, он приказал соорудить помост для музыкантов и замаскировать его цветущим сельским трельяжем, а перед ним поставил большие восковые куклы, одетые в парусиновые старинного покроя балахоны с париками на головах. Они изображали гобоистов и скрипачей времен Люлли. Лакеев одели в короткие штаны и напудрили. Единственным освещением в помещении были свечи. Зал имел прекрасный и таинственный вид. Музыканты играли прекрасно. Франсуаза испытывала нечто похожее на удовольствие. Ей нравились вещи, в которых чувствовались роскошь и вкус. На планах воображаемой перестройки ее родового имения Ла Фрэ, которые отец ее всюду возил с собой на дне сундука, она видела проекты лиственных залов для обедов и празднеств с фонтанами, похожими на столовые украшения, круглыми или овальными бассейнами, напоминавшими различного вида жидкие блюда и тарелки. Перед ее мысленным взором встала усадьба Ла Фрэ, пустынная и ветхая, с выгнутыми стенами, вырубленными деревьями и тинистым прудом. Она погрузилась в свое меланхолическое воспоминание и вздрогнула, когда г-жа Потроне дотронулась до ее руки холодным черепаховым лорнетом. Франсуаза огляделась вокруг.
Она увидела множество лиц, забавно перемешанных, людей родовитых, богатых и таких, которые, не будучи ни тем, ни другим, стараются уверить, что они по крайней мере принадлежат либо к первым, либо ко вторым. Одни пришли ради Бокенкуров, другие — ради Серпиньи, из любопытства, для удовольствия или из вежливости, но в сущности, чтобы показать себя и посмотреть друг на друга, третьи — г-жа Потроне, например, — чтобы поострословить насчет лиц и туалетов присутствующих; Буапрео — ради самого праздника, он любил все блестящее и минутное, улыбки и оттенки, музыку среди листвы и фейерверк в ночном небе; г-жа Бриньян — ради г-на де Пюифона; ле Ардуа — ради любовницы, м-ль Кингби, которая здесь танцевала.
Ле Ардуа только вчера возвратился из своего замка Гранмона, куда почти не ездил и где сейчас против своего обыкновения провел две недели в одиночестве, что весьма удивило Франсуазу. Откуда явилась у Филиппа ле Ардуа внезапная потребность в уединении? И она подумала о Гранмоне, таком, каким его описал ей однажды г-н Барагон: с его садами, высоким фасадом, залами в орлах и венках, со всей его старой и сохранившейся наполеоновской роскошью. Смех г-жи Потроне вывел ее из задумчивости.
Г-жу Потроне приводил в восхищение вид маркиза де ла Вильбукара, выкрашенного, отлакированного до крайности и туго затянутого в корсет. Он сидел неподалеку от нее за одним из столиков в обществе нескольких дам. Г-жа Потроне не уставала любоваться им.
— Какая прелестная старинная вещица! — повторяла она.
За соседним столом царила Люси де ла Вильбукар, над верхней губой которой виднелся легкий пушок. Ее окружали молодые люди. Дальше сидел полковник де Варель. Крутя свою седенькую бородку, он удивленно взирал на г-на де Гангсдорфа, сидящего напротив него. Г-н де Гангсдорф задумчиво вертел пальцами пустой стакан. Маленький толстый человечек думал о своем муранском доме, заснувшем над лагуной, с его прозрачными и молчаливыми стекляшками. Он охотно бы поспешил к ним, не будь оперной певицы м-ль Вольнэ, с которой он не решался расстаться, хотя она начинала ему казаться слишком расточительной и стала меньше нравиться, с тех пор как он познакомился с м-ль Кингби. Г-жа Потроне так увлеклась рассматриванием лиц, что перестала разговаривать.
Франсуаза тоже смотрела то на одного, то на другого гостя. Полные и худощавые, блестящие и тусклые, они все казались ей на одно лицо, представлявшее верхи общества. Она узнала желтое лицо г-жи де Гюшлу, добродушную физиономию г-на Барагона. Она искала глазами Викторину де Витри и заметила г-на Потроне. Г-н Барагон, сидя между двух дам, поправлял свое пенсне. Она подумала о находившихся под столом его башмаках с порыжевшими и мягкими шнурками, такими же, как шнурок его пенсне. Совсем вдали она увидела баронессу де Витри с г-ном де ла Коломбри. Под самым помостом для музыкантов она наконец нашла Викторину, разговаривающую с г-ном де Бокенкуром. Огромный, бритый и немного хмельной, он наклонился к ее уху. Большой букет цветов в его петлице касался плеча молодой девушки, маленький желтый профиль которой показывал гримаску удовлетворения и гордости.
К Франсуазе обратился Буапрео, и они стали вполголоса беседовать о г-не де Берсенэ, которого Буапрео заходил проведать среди дня.
— Он очень плох, наш бедный князь, — говорил Буапрео. — Голова у него по-прежнему в порядке, но тело перестает служить. Ах, какого прелестного старика мы теряем!
Они печально умолкли. Франсуазе нравился Буапрео. Она не чувствовала к нему того рода дружбы, какую испытывала к Филиппу ле Ардуа, но нечто более тонкое. Буапрео не ухаживал за ней, но оказывал ей нежное и неуловимое внимание. Между ними сложилось молчаливое взаимное понимание, состоящее из оттенков и получувств, какая-то ласковая интимность, которую ни он, ни она не сознавали, но которая делала их приятными друг другу.