Де Серпиньи воодушевился и не слышал, как вошел Вильрейль. Его заметил Потроне в углу мастерской. Маленький смуглый человек с всклокоченными волосами и горящими глазами стоял неподвижно и слушал их разговор. Наконец, его увидел и Серпиньи.
— Вы здесь, Вильрейль? — де Серпиньи сжался от страха и неожиданности.
Вильрейль, не обратив внимания на его вопрос, жестом показал на сверкающие вазы, покрывавшие полки.
— Значит, все они будут проданы? — Хриплый голос Вильрейля с шипеньем вырывался из горла.
Он откинул волосы назад. Глаза его, полные слез, блестели на загорелом лице. Он сложил грязные руки, которыми он вылепил и с помощью огня создал из бесформенной глины плоды эмалевого сада. Его руки наделили их формами и красками. Его пальцы хрустнули.
— Продано! — Он закричал от бешенства и внезапно схватил железный лом, лежавший подле него, и размахнулся им над головой. Де Серпиньи и Потроне невольно попятились от его неожиданного движения.
— Полно, Вильрейль, успокойтесь! — де Серпиньи сделал шаг по направлению к нему, но остановился, испугавшись. Вильрейль стал громить полки. Со всех сторон полетели осколки. Вазы раскалывались или падали, издавая глухие звуки. Одни гибли на месте, рассыпаясь на куски, другие, обезглавленные, продолжали стоять, третьи, только задетые, качались. Плоды раскрывались. Большая зеленая амфора рухнула. Пол покрылся обломками.
Вильрейль, не переставая, разбивал сделанные им вещи. Серпиньи, позеленевший и прижавшийся к стене, по временам яростно кричал, когда разбивалась особенно ценная вещь. Вдруг Вильрейль остановился. Осмотревшись кругом, он швырнул оземь железный лом, покатившийся к ногам де Серпиньи, затем стал вырывать клочьями свои растрепавшиеся волосы. И, наконец, убежал с воем, словно раненый зверь.
Два дня спустя в газетах появилась следующая заметка:
«В Лувесьенской мастерской г-на виконта Жака де Серпиньи третьего дня произошел несчастный случай, уничтоживший все собранные им глиняные изделия. Неоценима гибель единственной в своем роде коллекции, над которой г-н виконт де Серпиньи работал в течение нескольких лет и которая должна была появиться на Всемирной выставке 1900 года.
Г-н де Серпиньи оказался раненым в руку столь несчастливо, что без сомнения будет вынужден отказаться от своего искусства, ибо он не желает никому открывать секреты создания уникальных произведений. Вспомним, что г-н де Серпиньи собственноручно лепил, раскрашивал и обжигал удивительно красивые вазы и эмалированные фрукты, столь безупречные в отношении формы и материала.
Принятое им решение свидетельствует о том, что он — подлинный артист своего дела. К счастью, г-н виконт де Серпиньи может вознаградить нас другим способом. Писатель утешит нас за потерю горшечника. Всем известно, что г-н виконт де Серпиньи — автор интересного «Парадокса о стекольном искусстве», и говорят, что он подготавливает несколько работ, которые, несомненно, привлекут внимание почитателей художника, аристократа, чья рана, как мы можем сообщить, уже на пути к излечению».
Супруга Потроне, прочитавшая вслух заметку своему мужу, положила на стол свой лорнет и спросила его:
— Очень странная история. Что, собственно, может означать новый фокус вашего нового друга, Альфред?
Альфред Потроне ничего не ответил, только погладил свои седые бакенбарды. Серпиньи взял с него обещание держать в тайне сцену, свидетелем которой он оказался. Тайна, в которую он невольно был посвящен, стала для него пыткой и гордостью. Первый раз в жизни он знал то, чего другие не знали. Он преисполнился сознанием своей значимости, но сожалел, что ему нельзя показать ее перед другими, рассказав увиденное им; зато он находил удовольствие в том, что его обещание связывало его с таким лицом, как де Серпиньи. Оно создавало между ними таинственную близость, и Потроне свысока посмотрел на жену, жалея ее за то, что она имеет несчастье не знать истинной правды столь важного события.
Буапрео, навестивший их в данный момент, тоже ничего не знал.
— Я только что заходил осведомиться о состоянии здоровья де Серпиньи. Кажется, его рана не внушает опасений. Так по крайней мере уверял меня Бокенкур, посетивший его.
— Что же сказал Бокенкур?
— Он говорил, что печи приносят несчастья Серпиньи.
Жена Потроне засмеялась от намека на общего дедушку Базуша, повара графа Прованского.
— Как они любят друг друга!
— Что тут удивительного? Они хорошо знают друг друга! — отвечал, улыбаясь, Буапрео.
Буапрео сел, печальный и озабоченный.
— Что вы скажете, Буапрео, о свадьбе де Клере — ле Ардуа? А я думала, что вы женитесь на этой малютке, — спросила она, посмотрев на него в свой лорнет. — И вы знаете, нечего ждать после свадьбы. Бедна и честна, честен и богат, потому что ле Ардуа действительно богат. Но почему он на ней женится?
— Они давно хорошо знали друг друга, — отвечал Буапрео.
— Дорогой мой, знакомство никого не обязывает жениться. В конце концов они, может быть, попросту любят друг друга.
У Буапрео сделался неуверенный вид.
— Все равно, мне немного противны браки, причиной которых является желание спать на одной кровати, и так всю жизнь!
Свадьба г-на ле Ардуа и девицы де Клере была назначена на 17 июля. Спустя два дня после решения о женитьбе ле Ардуа велел отвезти себя на набережную Орсэ и попросил провести его в канцелярию, где работал Антуан де Пюифон. Служитель доложил молодому человеку, что его желает видеть какой-то господин. Де Пюифон оказался лицом к лицу с ле Ардуа. Их свидание произошло в длинном коридоре министерства, на блестящем паркете, по которому проходили неслышным шагом курьеры с бумагами. Де Пюифон получил от ле Ардуа известие о свадьбе, требовавшей присутствия г-жи Бриньян на улице Вильжюст. Сначала де Пюифон не хотел ничего говорить о местонахождении г-жи Бриньян, но ле Ардуа мягко положил ему руку на плечо и пристально посмотрел в глаза. Де Пюифон понял, что ему лучше раскрыть свою игру. К тому же он уважал в ле Ардуа силу денег. Он согласился немедленно проводить его в маленькую квартиру на улицу Монтэн, где находилась г-жа Бриньян, укрывавшая там свои любовные шашни и угрызения совести. Только вина, испытываемая по отношению к Франсуазе, заставила ее решиться последовать за прекрасным Антуаном.
Вид г-жи Бриньян привел ле Ардуа в хорошее настроение. Превосходная женщина пришла в восторг от новости и воскликнула:
— Ах, мой милый ле Ардуа, как прекрасно, как это хорошо! Я думаю, теперь Франсуаза не станет больше сердиться на меня и будет любезна с бедным Антуаном. Он такой милый!
Де Пюифон скромно стоял в стороне. Он не сомневался, что после исполнения своих семейных обязанностей г-жа Бриньян возвратится к нему, а он терпеливо ее подождет, готовясь тем временем к предстоящему экзамену.
Ле Ардуа пригласил в тот же вечер г-жу Бриньян и Франсуазу на обед в ресторан, и ему стоило некоторого труда удержаться, чтобы не пригласить де Пюифона. Франсуаза сидела молча и задумчиво перебирала кисти на скатерти. Ле Ардуа выглядел веселым и оставался таким все последующие дни. Он испытывал счастье, внеся, как он говорил, порядок в свои мысли, что он ценил больше всего на свете и о чем постоянно заботился. Он хвастал тем, что хорошо знает себя, считая, что порядок — лучшее средство двигаться в жизни с уверенностью и точностью. В течение нескольких месяцев Франсуаза вносила в его душу смущение. Он страдал от неопределенности. Теперь он снова стал тем Филиппом, которого всегда знала девица де Клере, сердечным, веселым, заботливым, довольным жизнью и самим собой.
Однажды утром, придя обедать на улицу Вильжюст, он застал Франсуазу в маленькой гостиной.
— Вы опоздали, Филипп, — нежно упрекнула она его, показывая на стрелки маленьких, оправленных в кожу часов. — Откуда вы?
Взволнованные и радостный, Филипп объяснил причину своей задержки.
— Я был в тире. — Ле Ардуа любил пистолет и его строгую точность. — Слушайте, Франсуаза, в тире я впервые заметил, что... — Он задумчиво помолчал. — Уже довольно давно со мной случилось нечто неожиданное. Когда я взял пистолет из рук заряжавшего служителя, то почувствовал, что сознание мое заполняет посторонняя мысль, чего никогда со мной не бывало. Вместо того чтобы видеть мишень, я увидел во вспышке выстрела ваше лицо. Я закрыл глаза. Передо мной оставался только маленький кусок белого картона, который моя пуля пробила в точке, куда я целил. Случившееся пролило мне свет на многое... — Он взял розу из чудесного букета, стоявшего на столе, и воткнул ее себе в петличку. — Кто вам подарил такие прекрасные цветы, Франсуаза?