Внезапно на свету сверкает что-то острое. Мой взгляд взметается вверх.
Лезвие, похожее на тонкую иглу, выпущенную откуда-то с крыш.
Инстинктивно я призываю свою силу и тку иллюзию невидимости вокруг себя. Но я не достаточно быстро реагируют. Кинжал летит прямо в мою руку, прорезаясь через кожу. Я отшатываюсь назад, и моя невидимость исчезает.
Пленники кричат, затем раздается звук сотен мечей, когда инквизиторы вытягивают свои лезвия из ножен. Mагиано приближается раньше, чем я могу почувствовать его присутствие. Он тянется ко мне, когда я пошатываюсь на месте, но я отмахиваюсь.
— Нет, — умудрясь сказать я. Я не могу позволить, чтобы дюморианцы видели меня, истекающую кровью. Это то, из-за чего они могут восстать.
Я жду ещё стрел и кинжалов выпущенных с крыш, но их нет. Вместо этого на другом конце площади появляются Серджо и его люди. Они тащат четырёх… пятерых человек. Сакорристы. Они одеты в одежду песочного цвета, чтобы сливаться со стенами.
Мой гнев снова возрастает, и боль и кровь на руке только подпитывает мою энергию. Я не жду пока Серджо доставит их. Я сразу же накидываюсь. Я тянусь к небу, тку, используя страх толпы и силы внутри себя.
Небо приобретает странный темно-синий, затем красный оттенок. Люди кричат. Тогда я тянусь к мятежникам и окутываю их иллюзиями. Они горбятся в руках наемников, затем изгибают спины, когда чувствуют, что в их лёгких пропадает воздух. Я стискиваю зубы и укрепляю иллюзию.
Воздух теперь не воздух, а вода. Вы тонете в центре этой площади, и вы не можете выплыть из неё.
Серджо освобождает их. Они падают на колени, пытаясь дышать, и скребятся о землю. Я увеличиваю иллюзии, протягивая их для пленников на площади, а затем набрасываюсь на всех них.
Чистая и острая боль одоляет всех пленников, неспособных подняться с земли. Они кричат, царапают свою кожу, словно чувствуя, как её раздирают раскаленной кочергой, вырывают свои волосы, словно муравьи ползут по прядям, кусая их за кожу на голове. Я наблюдаю, как они страдают, позволяя своей боли стать их болью, пока, наконец, не сгоняю волну иллюзий прочь.
Толпа рарывается в всхлипах. Я не смею использовать иллюзию для раны в руке, вместо этого, я сосредотачиваю свой тяжёлый взгляд на людях.
— Вот так, — говорю я. — Вы сами все видели. Я ожидаю только преданости. — Моё сердце колотится в груди. — Посмеете предать меня или любого из моих приближенных, и поверьте, о смерти вы будете умолять сами.
Я киваю своей армии, чтобы они окружили мятежников. Только тогда, когда белые одежды инквизиторов собираются вокруг меня, скрывая от всех, я поворачиваю коня и уезжаю с площади. Мои Розы скачут следом. Когда я, наконец, исчезаю из виду, я позволяю себе опустить плечи и ссутулиться.
Магиано ловит меня, и я прижимаюсь к его груди.
— Обратно к палаткам, — шепчет он, обнимая меня. Его выражение напряжено, полное пониманием. — Ты должны зашить рану.
Я жмусь к нему, осушенная после внезапной потери крови и вихря иллюзий.
Ещё одна попытка убийства. Когда-нибудь, мне может так не повезти. В следующий раз, когда мы вступим в завоеваный город, они могут напасть на меня и Роз, что мы можем не успеть среагировать. Я не Терен, мои иллюзии не могут защитить меня от пореза ножа.
Мне нужно устранить этих мятежников прежде, чем они могут стать реальной угрозой. Мне нужно сделать жёстокий пример на их смерти. Мне нужно быть более безжалостной.
Теперь это моя жизнь.
Глава 2
Рафаэль Лоран Бассет
Шум прибоя напоминает Рафаэлю штормовые ночи в Эстенции. Хотя здесь, в Солнечных землях Тамурании, нет каналов, по которым гандолы могли бы покинуть свои причалы, чтобы дрейфовать вдоль каменных стен. Есть только пляж, покрытый красным и золотым песком, и земля, поросшая карликовыми кустарниками и редкими деревьями. Высоко на холме раскинулся дворец с видом на океан, его загадочный ночной силуэт, освещенный светом фонарей у главного входа.
Сегодня вечером в окна одной из комнат дворца дует теплый ветерок ранней весны, и пламя свечи подрагивает, угрожая потухнуть. Энцо Валенсиано сгорбившись сидит на позолоченном стуле, сложив руки на коленях. Локоны его темных волос спадают на лицо, челюсти сжаты. Его глаза полны болью, а щеки мокрые от слез.
Рафаэль склоняется на колени перед ним и аккуратно снимает белые повязки, идующие вверх по рукам принца до самых локтей. Комнату заполняет зпах горелой плоти и приторно-сладкий запах мази. Каждый раз Рафаэль развязывает повязку, отдергивая ее с прилипшей кожей, отчего Энцо болезненно сжимает зубы. Его рубашка пропиталась потом и свободно висит на теле. Рафаэль скручивает бинты в рулоны. Он чувствует ту агонию, парящую над принцем, и это чувство жжет его сердце так, будто эти раны его собственные.