Выбрать главу

– Вам придется поднять половицы, – только и сказал он, затем простер руку и резко вскинул вверх пальцы.

Что-то зажужжало, послышались мягкие хлопки, гвозди в половицах, между которых сочилась вода, пришли в движение, зашатались и… воспарили. Джуд снова шевельнул пальцами, и дюжина ржавых и погнутых гвоздей пролетела через кухню и осела в его распахнутой ладони.

– Половицы, – напомнил он.

Саша, с глазами полными страха, отчаянно затрясла головой, нащупала свисавший с шеи кулон и вцепилась в него мертвой хваткой. Джуд вопросительно посмотрел на застывшую с открытым ртом Алису. Эти гвозди… Они пронеслись через всю кухню, словно повинуясь Джуду. «Должно быть, магнит, – быстро сообразила она. – Наверняка он использовал для этого сильный магнит…»

– Алиса, ты сможешь поднять половицы? – спросил он, вторгаясь в ее мысли.

Оставив тапочки на стуле, Алиса по щиколотки погрузилась в ледяную воду. Два дюйма студеной воды – это вам не шутка. Добравшись до оставшихся без гвоздей половиц, она подняла их, и в кухонном полу образовалась зияющая брешь, сквозь которую виднелась толстенная металлическая труба с дырой размером в кулак, изрыгавшая мутную воду.

Алиса покосилась на застывшую как изваяние Сашу. Воды прибыло уже на три дюйма. Да что такое с Сашей? Чего она так боится?

Из дыры в трубе, прямо в лицо Саше, вырвалась струя грязной воды, и девушка в ужасе отшатнулась.

– Так, пора убираться отсюда, – сказала Алиса, дошлепала до соседки, схватила ее за руку и потащила к двери.

Джуд склонился над брешью.

Очередная порция воды обрушилась на стол, и Алиса замешкалась. Перо Сильвии. Ее перо… Тяжело вздохнув, она побрела назад, смахнула перо, пока его не смыло водой, затем, рассекая волны, вернулась к Саше, сгребла ее в охапку и выволокла на улицу.

На тротуаре перед домом они сделали передышку. Промокшая и замерзшая Алиса снова предстала в неглиже перед всем городом. Похоже, у нее появился собственный неповторимый стиль. Сквозь распахнутую настежь входную дверь она видела, как вода, просочившись из кухни, ручейками струилась по коридору.

– Обидно, если клетчатый ковер не переживет подобного разлива, – усмехнулась она.

Саша не ответила, и Алиса, подобравшись к окну, заглянула в кухню поглядеть на Джуда. Джуд некоторое время рассматривал изломанные колючие гвозди у себя на ладони, а затем, размахнувшись другой рукой, прихлопнул их и растер в прах. Алиса остолбенела, но Джуд, казалось, знал свое дело. Из груды железных гвоздей он, будто из теста, слепил колобок, раскатал его в круг и швырнул в поврежденную трубу, изрыгавшую воду и пар. Круг накрыл дыру, рваные металлические края стянулись в незаметный шов, и течь прекратилась.

Алиса оторопела. Кто эти люди? Она повернулась к Саше и задохнулась от волнения – птицы! Птицы вернулись. Первым ее побуждением было сорваться с места и унести ноги подобру-поздорову, но она взяла себя в руки и осталась. Хватит бегать, набегалась. Глубоко вздохнув, она подняла глаза на Сашу…

Сашин козодой-полуночник разглядывал хозяйку черными бисеринами глаз. Он сидел у нее на плече, то сжимая, то разжимая коготки на лапах. Саша ничего не чувствовала: дрожа всем телом, она привалилась к стене и засунула руки в карманы.

Полуночник казался взволнованным: он вертел головой, распускал хвост и топорщил перья. Но топорщилась, словно бунтуя, только часть его серо-бурого невзрачного оперения, остальная часть лежала спокойно.

Между Сашиным запястьем и птичьей лапкой тянулась тоненькая серебристая полоска – неосязаемая и почти прозрачная, хрупкая и эфемерная, как игра тени и света. Что это? Раньше она ничего подобного в своих «птичьих фантазиях» не видела.

Суетливый полуночник повернулся к Алисе, и она в каком-то бессознательном порыве протянула руку и погладила его по мягкой пушистой голове. «Это и называется – взглянуть в лицо своим страхам», – мрачно подумала она.

Полуночник вздрогнул. Черные лужицы глаз, зеркальные, как озерная гладь, приковали к себе взгляд Алисы. Серебристая полоска замерцала, запульсировала, вокруг головы птицы разгорелось сияние, и Алиса поняла, что тонет в глазах полуночника, погружается в них, словно в чернильно-черное озеро… омут.

Улица исчезла. Алиса камнем пошла на дно – в глубины птичьего сознания. Сердце ее сжалось от ужаса, в ушах загрохотали ревущие волны. Нет, не озера – океана. А над ними, прорываясь сквозь ярость бушующих волн, взвился пронзительный детский крик. Отяжелевшая, пропитанная водой одежда потащила ее в бездну. Все ниже и ниже. Зара! Тоска и невыносимая боль пронзили каждую клеточку ее тела. Я убила ее! Сердце разорвалось в ее груди, голова треснула, как скорлупа грецкого ореха.