— Я не могу, — взмолился я, — не могу.
— Тссс, Мэтт. Все хорошо теперь, все кончено. Я здесь и никогда не оставлю тебя.
Ханна прижалась своими грудями к моей спине. Она прижала руку к передней части моих боксеров. Я задохнулся. Впервые за месяцы в моих чреслах распространился жар.
— Ох, блядь, — я застонал. — Ханна...
Я начал тереться моим членом о ее ладонь. Она шептала милые глупости мне на ухо. Смысл слов уплывал, и все, что осталось — это ее горячее дыхание и обнадеживающий голос.
Вскоре я напрягся в своих боксерах. Ханна скользнула внутрь. Ее пальцы свернулись вокруг моего члена, она обхватила яйца. Я посмотрел вниз в неверии.
Этого было более чем достаточно.
Я судорожно сгорбился в руках Ханны.
— Я не… — я запнулся. — Я не продержусь.
— Все хорошо, Мэтт, все в порядке.
Свет от камина вспыхнул на нашей коже, окрасив янтарно-оранжевыми красками. Тишина комнаты сомкнулась вокруг нас. Ханна вошла в мой отчаянный ритм своими руками.
— О, — я вздохнул, — о... о.
С криком, напоминающее рыдание, я кончил в ее руке. Я обмяк на кушетке. Ханна отодвинулась, незаметно вытирая руки, очищая их, и вернулась, чтобы обнять меня. Я обернул руку вокруг нее.
— Я устала, — сказала она, целуя мою шею. — Уже поздно. Ты сможешь уснуть?
— Мм.
Я перенес свой вес на нее. Черт, я действительно чувствовал запах алкоголя.
Когда мы проходили мимо моей бутылки, Ханна схватила ее и помогла мне пройти в сторону кухни.
— Последняя, — сказал я, глядя на бурбон.
— Тогда ты сделаешь это.
Мои руки дрожали, когда я выливал янтарную жидкость в канализацию.
Ханна не знала — откуда она могла? — что это означало для завтрашнего дня.
Когда она помогла мне добраться в спальню, я бросил взгляд на кулон на ее шее. Он ярко выделялся на ее бледной коже.
— Замок, — пробормотал я. Больше похоже на три замка, в моих глазах троилось. Все равно, я знал точно, что это было — кулон в виде замочка, который я купил Ханне в Эстес.
— Я сделала на нем гравировку, — сказала она. Она провела моей рукой по гладкому металлу, и я проследил пальцем по буквам... Х... М.
Ханна.
Мэтт.
Я рухнул на кровать и уплыл во тьму.
Глава 26.
Ханна
Я ВЗДРОГНУЛА и проснулась. Кровать была холодной. В комнате было темно и тихо, и мне потребовалось мгновение, чтобы вспомнить, где я была: в хижине, в Женеве, штат Нью-Йорк.
Под дверью, что вела в ванную, я увидела полоску света.
Боже, Мэтт...
Я села, опершись о спинку кровати, и обернула вокруг себя одеяло. Ему плохо, или он просто в туалете? У него заначка алкоголя в ванной комнате? Я смотрела в темноту и пыталась очистить от мыслей свой разум.
Внутри я ощущала расколотые осколки своего сердца. Мой бедный, прекрасный возлюбленный... что эти муки сотворили с ним?
Он похудел по крайне мере килограммов на двадцать, и его глаза были дикими и безжизненными. Его красивые черты были скрыты под щетиной. Волосы отросли и стали длиннее в задней части шеи.
Однако хуже всего, было полное отсутствие его гордого духа. Расхаживая по всей комнате, отказываясь встречаться с моими глазами... он был сломан.
Мои намерения растворились в тот момент, когда я увидела его. И с чего я решила, что смогу сохранять дистанцию? Почему я должна хотеть этого? Любовь неумолима.
Прикроватные часы показывали 5:12. Неудивительно, что я ощущала себя, как жертва крушения поезда.
Я выскользнула из-под простыни и натянула свою тунику. Моя была пижама в чемодане, но он остался в машине, а у меня не было желания отходить от Мэтта вчера вечером, даже после того, как он внезапно плюхнулся лицом в постель.
Я не хотела, чтобы он проснулся один. Никогда снова.
Я подошла к двери ванной и прислушалась.
— Мэтт?
Тишина.
Я осторожно постучала.
— Я в порядке, — сказал он тихим голосом. Такое чувство, будто он лежал на полу. Я присела и приложила обе руки к двери.
— Ты уверен?
— Мм, я…
Я слышала возню, а затем наступила тишина.
Вчера вечером, наблюдая, как Мэтт жадно дышал во сне, я подумала, стоит ли мне беспокоиться об отравлении алкоголем. Беспокойство начало терзать меня снова, пока я прислушивалась через дверь, что происходит в ванной.
— Мэтт? Ты заболел?
— Похмелье, — сказал он, — ничего серьезного.
Его тон определенно говорил — оставь меня в покое.
Он, вероятно, уже блевал своими кишками.