В замечаниях говорится так:
Глубинный смысл всей книги таится именно в сей главе. Если другие части сочиненья можно проглядеть одним глазком лишь раз-другой, то эту главу необходимо прочитать не раз, не два, а три-четыре. И тот, кто это сделал, несомненно, поймет глубинную суть всего рассказа!
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Рассказывают, что инок Одинокий Утёс, отпустив Вэйяна, тут же раскаялся и нередко потом укорял себя:
— Как видно, моя вера не крепка, а милосердие и сострадание к людям не велики, коли я позволил уйти спокойно блуднику, демону сладострастья. Так и не смог я оставить его здесь, дабы он впредь не источал яд среди простолюдинов — «рожденных в травах» — и не творил бы зло в покоях дев. О, горе мне! Это мой огромный промах в жизни! Если я не в силах одолеть сию злую силу, какой прок в моем вретище?
И вот как-то однажды он сорвал кожаную суму и закинул ее на сук сосны, росшей возле двери обители. Потом нашел дощечку, остругал ее со всех концов и мелкой вязью написал несколько иероглифов. Эту доску он прикрепил к стволу Надпись на ней гласила: «Клянусь, что до тех пор, покуда Вэйян не явится обратно, я не притронусь к кожаной суме. Монашеское сердце не замрет, пока она не истлеет до конца. Но я хочу, чтобы мою суму сорвали раньше и чтобы люди как можно реже пользовались подстилкою из плоти!»
Вретище отшельника имело дивную особенность. С тех пор как монах повесил суму на сук, — а случилось это в день, когда ушел Вэйян, — и вплоть до нынешнего времени, в течение трех лет, сума не только не истлела, но, напротив, стала еще новей и крепче, чем раньше.
Полуночник сразу же ее приметил и прочитал таблицу с двумя рядами мелких знаков. Горько зарыдав, он принялся бить поклоны, будто перед ним был сам отшельник. Он клал и клал поклоны (сколько десятков — сказать довольно трудно), а потом полез на дерево и снял суму. Прикрыв ею голову, он вошел в зал Будды. Там сидел отшельник Одинокий Утёс и предавался созерцанию. Вэйян упал перед ним на колени и головой коснулся пола. Он сделал множество поклонов, почитай, сто двадцать, а то и больше, и не вставал с колен, покуда старец не вышел из состояния молитвенного созерцания. Но вот отшельник покинул подстилку-путуань.
— Достопочтенный муж, встань с колен! — промолвил старец, сделав знак рукой, чтобы Вэйян перестал кланяться. — К чему такие церемонии? Ты свою милость проявил уже тем, что вновь пришел сюда ко мне!
— О учитель! Твой темный, непутевый ученик раскаялся, что в свое время не внял твоим советам. Я своевольничал, творил беспутство, сотворил немало поганых дел, ведущих прямо в ад. За мои грехи я уже и в этом мире столкнулся с воздаянием, но оно вновь грядет в том, темном царстве. Умоляю тебя, учитель, позволь теперь мне находиться возле трона Будды, чтоб всей душой прочувствовать, понять ученье о перевоплощениях, о том возмездии, которое ждет каждого человека за его поступки. Согласен ли, учитель, ты принять меня к себе?
— Ты вошел ко мне с сумою, а потому отказывать тебе не смею. Однако есть сомнение у меня: прочна ли твоя вера в Истину? Возможно, снова пробьет час, когда ты опять кинешься в мирскую пыль!
— Твой недостойный ученик, как говорится, повернул главу — раскаялся в грехах. Ко мне прозрение пришло… Нет, учитель, все мои думы лишь о том, как бы мне избавиться от ада! На прежний путь я боле не вернусь! Дороги назад нет, вот почему я прошу тебя взять меня к себе в ученики!
— Коли так, пожалуй, приму тебя, — промолвил Одинокий Утёс.
Вэйян отвесил благодарственный поклон.
В один из дней, когда Вэйян покаялся в своих грехах, старик отшельник обрил его главу и дал святое имя Ваньши, что значит Упрямый Камень. Имя означало, что Вэйян долго пребывал в каменном упрямстве и не повертывал главы. Это прозванье таило в себе и признательность к отшельнику за то, что тот, используя свое уменье, смог заставить Упрямый Камень склонить свою главу. Ведь целых три года «камень» был недвижим. Тогда же Вэйян дал клятву постигать ученье Чань и всей душой стремиться к Истине — Пути.
Но часто так бывает: думаешь одно, а получается совсем другое.
Вэйян был юн годами и, вполне понятно, уйдя из дома, испытывал все неудобства одинокой жизни. К примеру, как ни старался он сдержать греховные позывы, те пламенем горели в груди. Днем, читая сутры, он кое-как боролся с нечистыми желаниями. Однако с наступлением ночи несчастный юноша не в силах был их перебороть. Корень зла доставлял безмерные мученья. Он тыкался, совался всюду, и Вэйян обуздать глумление плоти был не в силах. Проклятая, она требовала своего успокоения. А дать его могло прикосновенье рук или удовлетворение, идущее от ученика-послушника. К этим удобным средствам обычно прибегала монашеская братия, чтобы развеять сумятицу страстей. Но Вэйян сделал по-иному. Он сказал себе: «Дело вовсе не в любодействии, а в том, что человек, «покинувший семью», должен умертвить в себе желанья — это основное! Что до разных утешительных путей, хотя они и не нарушают иноческих правил и вовсе не позорны, однако же нисколько не умаляют желанья человека, а потому равны любодеянию, а также обычному спальному искусству. Они вроде той свахи, что влечет тебя к греху. Все это — иллюзорная утеха, когда мечтают об одном, а делают совсем иное. Нет, надобно это пресечь и вырвать с корнем!»
Однажды Вэйяну приснился сон. Он увидел Чэнь, Сянъюнь и двух сестер, которые пришли в обитель поклониться Будде. К удивлению, с ними была его жена Юйсян с наложницей Яньфан. При виде их Вэйяна охватила ярость. Он крикнул Чэнь и ее подругам, чтобы они помогли ему схватить обеих жен, но те вдруг исчезли. Остались четыре старые знакомки. Женщины повели его во внутренние покои, где все разделись донага. Как видно, готовились устроить состязанье. Посланец светлых сил был готов обрушиться на темную твердыню, как вдруг послышался собачий лай…
Вэйян проснулся. Проклятый сон! Посланец-воин как безумный рвался и метался туда-сюда, как видно, искал удобные врата пристанища. Вэйян (а ныне, напомним, он был Упрямый камень) пытался успокоить, обуздать мятежника, потом подумал: «Ты — мой враг и корень бед моих земных. Как мне отринуть все суетные мысли прочь, тебя утихомирить и уснуть спокойно?» Посланец зла будоражил его мысли. «Если это порожденье зла будет всегда при мне, я никогда не обрету спокойствия в душе. Надо освободиться от него, чтобы напрочь отсечь все те грехи, что могут свершиться в будущем… К тому же сейчас во мне сидит частица собачьей плоти. Сие очень скверно, ибо ученье Будды толкует, что как раз этого и надобно пуще всего остерегаться. Если не очистить тело, глядишь, в грядущих поколеньях станешь не человеком, но животной тварью. А мне в своем очищенье, как видно, надобно дойти до самого предела, чтобы снова оказаться человеком. Думать о чем-то большем (скажем, как стать наставником иль даже Буддой) я уже не смею».
С этой мыслью он покинул ложе. Близился рассвет. На глазурованной черепице крыш рдели огненные блики. Упрямый Камень взял острый нож, коим обычно режут овощи, взмахнул с ожесточеньем, и… все кончено! Странно, но особой боли он даже не почувствовал. «Теперь меня не ожидает животная судьба, я обретаю сущность человечью!» — подумал он. С этого момента все страсти, бушевавшие в его груди, угасли, а добрые желания заметно укрепились.
Прошло полгода. Все это время Упрямый камень совершенствовал себя, однако полного пострига монах не принимал. Наконец в обители собрались десять, а может, двадцать последователей ученья Будды, которые когда-то отказались от мысли о возвращении в мирскую жизнь; с омертвелым сердцем они ждали принятия запретов и просили наставника Гуфэна раскрыть пред ними Путь закона.
Надобно вам знать, что инок, собирающийся принять запреты, должен поведать всем о прегрешеньях, которые он совершил в жизни. Предав оглашению список грехов и преступлений, он должен встать, коленопреклоненный, перед Буддой и просить наставника очистить его от свершенных злодеяний. Если этот человек утаил хотя бы единственный проступок, значит, он обманул и Небо, и святого Будду, а потому свершил такое зло, которому нет прощенья. Хоть целый век он будет совершенствовать себя, очищения ему уже никогда не достичь.