Одно было моим, точнее, было когда-то: красноглазый монстр, убивший стольких людей, что потерял им счёт. Осознанные, оправданные убийства. Убийца убийц, я убивал других, более слабых чудовищ. Должен признаться, решая, кто из них заслуживал смертного приговора, я считал себя подобным богу. Я шёл на компромисс со своей совестью, питаясь человеческой кровью, но оправдывал свои преступления тем, что мои жертвы с их чёрными деяниями заслуживали звания человека не больше, чем я сам.
Другое лицо принадлежало Карлайлу.
Между этими двумя лицами не было никакого сходства. Яркий день и непроглядная, тёмная ночь.
Для сходства и не было оснований — Карлайл не был моим биологическим отцом. У нас не было никаких общих внешних черт, кроме двух: цвета кожи и цвета глаз. Как и у всех вампиров, у нас была холодная бледная кожа. А одинаковый цвет глаз имел, однако, другую природу: он отражал наш общий выбор.
И все же, хотя оснований для нашего сходства не было, мне порой представлялось, что за последние семьдесят с лишним лет, когда я принял его выбор и следовал его пути, моё лицо стало походить на его — до известной степени. Мои черты остались прежними, но на них пал отсвет его мудрости, маленькая частичка его сострадания оставила след в изгибе моих губ, а намёк на его бесконечное терпение выразился в рисунке моих бровей.
Но в страшном оскале монстра все эти крошечные улучшения исчезли. Через считанные мгновения мои черты потеряют всё, что ещё недавно носило отпечаток тех лет, которые я провёл с моим создателем, моим наставником, моим отцом — во всех смыслах этого слова. Мои глаза будут пылать дьявольским багровым огнем, и всё сходство между нами будет утеряно навсегда.
Добрые глаза Карлайла на воображаемом мной лице не осуждали меня. Я знал, что в своем всепонимании он простит мне ужасающее преступление, которое я сейчас совершу. Потому что он любит меня. Потому что он думает обо мне лучше, чем я есть на самом деле. И он будет меня любить, хотя я сейчас всем своим поведением доказываю, что он во мне ошибается.
Белла Свон опустилась на соседний стул. Двигалась она скованно и неловко — я был уверен, что это от страха. Аромат её крови безжалостно обволакивал меня непроницаемым облаком.
Да, мой отец во мне ошибся. Осознание этого мучило меня и причиняло такую же жгучую боль, как и огонь в моей глотке.
Я с отвращением отодвинулся подальше — мне была отвратительна не она, а чудовище внутри меня, жаждущее схватить её.
За каким чёртом ей понадобилось сюда приезжать? Какой смысл в том, что это ничтожество существует на свете? Какое она имеет право разрушать зыбкий мир моей не-жизни? Почему эта проклятая девчонка вообще родилась? Она погубит меня!
Я отвернулся, охваченный внезапной яростной и неразумной ненавистью.
Да что это за создание такое? Откуда оно взялось на мою голову? Почему именно я, почему сейчас? Почему я должен терять всё только потому, что ей вздумалось поселиться в этом жалком городишке?
Зачем только её сюда принесло!
Я не хочу быть монстром! Я не хочу устраивать бойню в этой комнате, полной беззащитных детей! Я не хочу терять всё, что приобрел за долгие годы жестокой самодисциплины и самопожертвования!
Нет. Я не пойду на это из-за какой-то несчастной девчонки!
Её аромат — вот в чем проблема, неодолимо влекущий аромат её крови. Ах, если бы нашёлся хоть какой-нибудь способ противостоять ему... Вот если бы ещё один порыв свежего воздуха прочистил мне мозги!
Белла Свон встряхнула своими длинными тёмно-каштановыми волосами.
Она в своём уме? Как будто сама предлагает себя монстру! Раззадоривает его!
Дружественное дуновение не пришло и не прогнало запах. Скоро всё будет кончено...
Ни малейшего движения в воздухе. Но ведь мне необязательно дышать!
Я остановил ток воздуха в лёгких и моментально почувствовал облегчение. К сожалению, оно было неполным. В мозгу царило воспоминание о восхитительном аромате, его привкус продолжал ощущаться на языке. Даже такой малости я не смогу сопротивляться долго. Но, может, выдержу один час? Всего один! И тогда я уберусь из этой комнаты, полной жертв, которые не должны стать жертвами. Если я выдержу только один короткий час.
Это было малоприятное ощущение — не дышать. Мой организм не нуждался в кислороде, однако инстинкты не желали мириться с отсутствием обоняния. В моменты стресса я полагался на нюх больше, чем на любые другие чувства. Он указывал путь на охоте, и самое первое предупреждение об опасности приходило прежде всего от него. Я не часто сталкивался с чем-либо опаснее себя самого, но инстинкт самосохранения у нам подобных был развит так же сильно, как и у любого человека.