Таули резко рванулся к краю льдины. Ударом копья он пронзил голову вожака. Вожак шлепнул хвостом о лед и замер.
Таули с размаху, как дубинкой, ударил соседей вожака, и те, дрогнув скользкими, лоснящимися телами, затихли на поалевшем снегу.
Освежевав зверей, Таули возвратился домой, волоча за собой четыре шкуры.
Все мужчины и женщины стойбища с почетом встретили его.
— Он будет великим охотником, — сказал один из стариков и тотчас же принес из чума новый лук, не имеющий еще ни одной зарубки. — Вот, — сказал он, — когда ты убьешь медведя, то вырежешь на нем крестик, а поменьше зверя убьешь — зарубку. Смотри… — И он отметил лук четырьмя зарубками. — Вот, — сказал он, — теперь ты мужчина. У тебя есть свой лук, имеющий уже четыре зарубки. Когда у тебя будут помечены пять луков со всех сторон крестиками и палочками, ты будешь считаться великим охотником. Старейшины всех племен будут просить у тебя совета и освободят тебе переднее место у костра как самому почетному гостю.
А в это время в чуме князя Тэйрэко его тринадцатилетняя дочь Нанук шила себе приданое. У нее были глаза чернее черного и такие же брови. Через четыре года к ней должен был приехать муж, высватанный еще в детстве, и она торопилась. Она была дочерью князя, и ей нужно было много приданого.
Она шила мужу тобоки[19], украшая их алыми, синими и зелеными сукнами.
Юноша с круглым лицом, тронутым оспой, сидел по другую сторону костра и следил за ее работой. У него были широкие плечи силача, подбородок упрямца и серые глаза мечтателя. Он внимательно вглядывался в чуть-чуть раскосые глаза девушки, в которых отражалось пламя костра, и она смущалась от этого взгляда.
Это был сирота Пани, друг ее детства и пастух ее отца.
Он сидел у костра и следил за ее работой. Поправляя обгоревшие ветки в костре, он рассказывал о том, как его дед искал край земли.
— На краю земли, — тихо говорил юноша, — есть теплое море и много диковинной рыбы. Когда ей скучно плавать в воде, она выходит на берег и ест ягель. У этой рыбы острый хвост, как хорей[20]. И она боится солнца. Как только оно выплывает из моря, рыба ныряет в воду.
— И откуда ты все знаешь, Пани? — спрашивает девушка. — Твой дед умер задолго до того, как ты родился, а ты все знаешь.
— А вот еще, — говорит юноша, — когда я пас ночью оленей, ко мне подполз волк, и у него было шесть ног. Я достал лук, убил его в самое сердце и пошел спать. Утром вернулся, а у него только четыре ноги.
— И волка ты не убивал, — сказала девушка, — тебе просто сны хорошие снятся.
— Когда я вырасту большой, — говорит юноша, — я буду бить свою жену, чтобы она мне верила. Я буду ее бить каждый день.
— Я тебе во всем верю, только не бей жену, — сказала девушка. — Ладно?
— Не буду, — соглашается Пани и снова рассказывает много удивительных историй о том, какие люди, реки и моря есть на краю земли и как туда попасть. — Через две больших ночи и два больших дня я пойду искать край земли, — говорит юноша. — Сначала я зайду в стойбище русских Обдорск, посмотрю его и пойду дальше.
— Возьми меня с собой, Пани, — просит девушка, и Пани долго думает об этом.
Потом он говорит:
— Пойдем вместе. Ты хотя и баба, но пойдем вместе.
И за это Нанук дает Пани жирную кость из широкого, как озеро, котла.
Стрелец Микола уже вкапывал последний столб в крепостную стену Обдорского острога.
Толстый конец столба был просмолен, тонкий — заострен. Высокая стена окружила острог, и посреди его сверкал обтянутый фольгой крест на церкви Сергия Радонежского. Рядом с церковью, перед торговыми рядами, стояла приказная изба, и длинная широкая лестница вела в черную пасть дверей, как в преисподнюю.
Стрелец Микола воткнул топор в середину столба и посмотрел на юношу самоеда, следившего за его работой.
— Много же мы острогов настроили во всех холодных землях, — сказал он, — а сколько моих братьев-сотоварищей полегли костьми на чужбине!
Микола вздохнул и медленным взглядом обвел Обь.
— Вот и в этой реке ныне немало наших утопло. Пойдут на ладьях ясак собирать с вас, самоедов, и не воротятся. А кто их знает, может, и на Русь сбегли или ушкуйным промыслом[21] занялись. Всяко бывает… Скучно небось по батьке с маткой-то… А?
Юноша не ответил. Он тоскливым взглядом следил за тем, как плывут по Оби могучие кедры, вырванные с корнями. На одном из кедров, отнесенном течением близко к берегу, с ветки на ветку беспокойно прыгала белка. Ее рыжий пушистый хвост неустанно мелькал над ветками.