— Да, первая-то жена давно умерла у меня. Я съездил в Москву-то и женился. Она у меня хорошая женщина. Любит меня.
Егор Иванович осторожно вешает трубку и садится у камина, задумчиво шепча:
— Депутат…
И, подложив под голову малицу, засыпает на полу рядом со своей койкой.
Утром оленья упряжка остановилась у окон домика. Проводник тихо постучал по раме и почтительно спросил:
— Товарищ Пырерко! Вы готовы?
Депутат просыпается. Он приглашает проводника в комнату, и, пока тот раздевается, Егор Иванович наполняет электрический чайник водой из крана и ставит его на угли в камин.
— Это не так делается, — вежливо поясняет проводник, ставит чайник на стол, втыкает штепсель в розетку на стене.
— Так-то долго, — смущается Егор Иванович, — я ведь знаю это.
А паренек уже хозяйничает в буфете, он вносит стулья и столы в комнату и ворчит:
— Вот идиоты-то, депутату не могут хорошо квартиру обставить.
— Ничего, ничего, — говорит Егор Иванович, — это недолго сделать. Дай я тебе помогу.
И, роняя стулья, помогает, смущенный своей славой. Потом они пьют чай с конфетами, которые предусмотрительно захватил паренек.
— Много нам ехать? — спрашивает он.
— Нет, совсем немного, — отвечает Егор Иванович, — до Камня.
— Ну, это хорошо, — говорит паренек, — а то я себе здесь бабу подыскал, жениться думаю.
— Не надо говорить «баба», женщиной лучше зови.
— Она совсем молодая, — говорит паренек, — ей всего девятнадцать лет, и ее нельзя назвать женщиной, нос не дорос.
— Нос-то при чем? Ты не смотри на это. Лишь бы она тебя любила, — добавил Егор Иванович, вставая из-за стола и одеваясь.
Выйдя к нартам, он отвязывает упряжку, берет в руки хорей и говорит пареньку: «Держись». Как только упряжка выезжает на широкую дорогу, проложенную по льду реки, лицо его расправляется от морщин и светлеет.
— Зачем столько домов в городе? — спрашивает он и, подумав, отвечает: — Так, должно быть, надо.
Паренек нерешительно запевает русскую песню.
— Пой веселее, — говорит Егор Иванович, — я люблю русские песни… — И через минуту спрашивает: — А русские за меня голосовали?
— Все за вас голосовали. Я тоже. Только трое избирателей не голосовали.
— Это несознательные люди, — говорит задумчиво Егор Иванович. — Я ведь хорошим людям никогда плохого не сделаю.
И в молчании гонит упряжку, изредка посматривая на Полярную звезду, сверкающую в темном небе.
Тянутся длинные звездные сутки. Упряжка все дальше и дальше продвигается в глубь тундровой страны. Изредка Егор Иванович задаст проводнику один-два вопроса — о величине земли, о том, полагается ли депутату жить в своем чуме, — и вновь замолчит, вспоминая год за годом свою жизнь. Тем временем проводник поет песни и ругает мороз. Так незаметно пролетают под полозьями нарт сопка за сопкой, и они въезжают в первое большое стойбище. Их встречают собаки сдержанным лаем, выходят мужчины и подают Егору Ивановичу руки и приглашают в гости. У костра собираются даже женщины и дети. Они глазеют на Егора Ивановича и галдят. Только на лицах мужчин Егор Иванович видит какую-то отчужденность и холодное почтение.
«Они думают, что я стал теперь совсем другим», — думает Егор Иванович. Вынимает табакерку и угощает всех мужчин по очереди. Он приносит хорошего чая и отдает его женщинам, чтоб те заварили.
— Теперь я ваш депутат, — говорит Егор Иванович, — вы меня выбрали в самый главный совет, и я должен заботиться о вас.
Мужчины серьезно, с достоинством кивают головами. Они говорят: «Тарем!» — «Пусть будет так!» — и ведут его в самый низкий чум в стойбище. У костра лежит больная женщина.
— Ты наш человек, — говорит ее муж, — разреши нам позвать шамана, и он вылечит ее.
— У меня есть свой шаман, — говорит Егор Иванович, — я прикажу ему, и он вылечит ее лучше и скорее.
Он пишет записку и передает ее проводнику. Через час женщина уезжает на юг, а депутата увозят в родное стойбище. В тихий ночной час ему навстречу выбегают собаки и, услышав звук голоса, приветливо помахивают хвостами. От стада, что пасется в долине, приезжает пастух, обнимает Егора Ивановича и поднимает на ноги всех мужчин в стойбище. Депутат входит в свой чум, подбрасывает веток в костер и с нежностью глядит на спящих детишек и жену. Он наклоняется над семнадцатилетней дочерью и поправляет прядку волос на ее лбу. Девушка открывает глаза.
— Отец! — говорит она, сонно улыбаясь. — А мы думали, что ты долго не приедешь. Я чай сейчас поставлю.
Она встает, ставит чайник, наполненный снегом, на огонь и подходит к матери.