— Что это с ней? — спросил он у Мишки.
Мишка сел на сноп и сказал просто:
— А разве ты поймешь?
— Не глупее тебя, — вспылил Санька. — Не хочешь — не говори.
— Глупость тут ни при чем, а ты ведь какой-то не такой, как мы, — сказал Мишка. — Вот у меня тятька на войне, а меньше меня еще Манюшка да Васька растут. Кто их кормить будет? Мать? Да она разве прокормит такую ораву?
— Сам помогай!
— А то как же! — с гордостью ответил Мишка. — У меня уже сто два трудодня заработано.
— А при чем тут Аринка? — удивился Санька. — У нее ведь только одна сестренка.
— Одна, да совсем маленькая. Еще грудная. Много ли с нею мать наработает! Вот Аринка и старается. И за себя, и за мать, и за… отца. Убит он. Сиротинка она теперь.
— Если б я знал… — сказал Санька, и ему впервые стало жаль Аринку. — А то ведь я не знал…
— Ничего-то ты не знаешь! Ничего. Ты у мамки как у Христа за пазухой живешь, а вот ей-то каково! Мы все ей помогаем, жалеем ее, а ты взял да обидел.
— Если б я знал… — сдавленным голосом повторил Санька.
Ему стало так горько оттого, что он обидел Аринку, что захотелось уйти в лес и заплакать там, чтобы никто не видел, как ему стыдно.
— Теперь нам дружно надо жить. Поди попроси прощенья или снопы помоги поставить в бабки, — посоветовал Мишка.
Санька с благодарностью посмотрел на Мишку.
— Я сейчас обязательно извинюсь, — сказал он решительно и поднялся со снопа.
Но Аринка сама подошла.
— Сегодня опять ночью веять будем, — обратилась она к Мишке. — Не опаздывай! Может, ты с нами пойдешь помогать? — посмотрела она на Саньку.
К вечеру ребята собрались на полевом стане, и повариха Авдотья накормила их до отказа ухой и гречневой кашей. Потом пришел председатель колхоза.
— Молотить явились, воробьи? — смеясь, обратился он к ребятам. — Слушайте мою команду. Перво-наперво, — сказал он, загибая палец, — сейчас заваливайтесь спать в омет, пока сшивается ремень. А кто после того проработает ночь, получит по два трудодня да еще мою благодарность. Сами понимаете, что это такое…
Ребята засмеялись. Они знали, что председатель имел большую слабость к яблокам. Утром он приходил в сад, и садовник Никита, срывая для него самые лучшие яблоки, спрашивал:
— На премии?
— Точно, — отвечал председатель. — Сегодня трактористка Маша Кострикина перевыполнила норму на своем «СТЗ». Имею я право ее отметить?
— Знамо, имеешь, — говорил Никита.
И председатель, нагружая яблоками карманы, шел раздавать премии.
Побеседовав с председателем, ребята разбрелись по ометам, и скоро со всех сторон послышалось многоголосое похрапывание.
— Завидую им! Детство, — сказал председатель учительнице. — Придется побольше яблок принести.
— Конечно, — с дремотой в голосе ответила учительница. — А Аринке подберите самое лучшее, антоновское. И грушу, если есть. Она очень любит груши.
— Да уж постараюсь.
Ребята проснулись от шума молотилки. Прямо в лицо им светили спелые звезды, переливаясь всеми цветами радуги.
— Сколько звезд-то! — сказала Аринка и подбежала к веялке. Она крутанула ручку и засмеялась: — Вертится! Легко.
— И я крутить буду, помогать тебе, — сказал Санька.
— Хорошо, — сказала Аринка. — Только не торопись: устанешь. Раньше-то небось тебе не приходилось веять. — И она показала, как надо стоять у веялки, как держать ручку и, чуть наклонившись корпусом, работать ровно, не уставая.
А Мишка уже взобрался на помост и стал сыпать зерно с мякиной на решета.
— Крути! — крикнул он. — Эй вы там!
С деревянным стрекотом заработала веялка. Ребята по конвейеру подносили ведра, подавали их Мишке, и, когда ветерок относил в сторону мякину, в свете фонаря «летучая мышь» было видно, как растет на пологе гора чистой золотистой пшеницы, душистой и теплой от дневного солнца.
«Хорошо!» — подумал Санька.
Он раньше и не подозревал, как все это интересно. Ночь. Фонарь «летучая мышь». Стрекот молотилки и веялок. Крики ребят. И над всем этим яркие уральские звезды. И Санька поймал себя на мысли, что ему теперь вовсе не хочется на войну.
— А ты бы хотела на войну? — спросил он Аринку.
— Нет, — сказала она. — Я, если бы могла, навсегда запретила войны…
— Я тоже так думаю, — сказал Санька. — Я теперь, знаешь, и за себя… и за… — Он перевел дух и смутился. Он не хотел напоминать девочке об отце. — …И за мамку буду работать. За двоих.