— Крепок, братишка… — говорят они почтительно. — С какого корабля, товарищ?
Вперив взгляд в голубой потолок каюты, он закрывает глаза и тихо говорит:
— Коршун проклятый кружится…
Моряки понимающе переглядываются.
— Не выдержал, — говорит один из них.
— Я теперь все выдержу… — тихо говорит раненый, и в голосе его звучит такая убежденность, что в каюте на мгновение становится тихо. — Дайте мне пить, — добавляет он уже спокойным и деловым голосом. Вздохнув, он обводит каюту счастливым взглядом. — Спасибо, ребята. Было бы очень обидно, если бы я утонул. А мне так много еще надо сделать, что даже слов не найдется столько.
И с жадностью хватает стакан прохладной и прозрачной воды.
ПЕРЕПРАВА
Сержант посмотрел на правый берег, потом на часы, обтер лицо полой шинели и сказал хрипло:
— Держаться. Наши подойдут…
Кровь загустела на его висках.
Тарас отполз от своего пулемета и ощутил за спиной мертвых товарищей, мутные воды Кубани и шелест ветра в плавнях. Товарищи лежали на мокрой земле, и лица их все еще были искажены яростью недавней контратаки.
— Давай их похороним, — сказал Тарас и дрожащими руками вытащил из бескозырки смятую цигарку. — Ты хочешь курить?
Сержант вытащил коробочку с махоркой и кивнул головой. Они закурили, не сводя взгляда с правого берега. Обрушив на Тараса и его товарищей сотни снарядов и мин, враги теперь были уверены, что переправа на этот раз не сорвется.
— Восемь раз за сутки, — сказал сержант. — Это не всякий выдержит.
— Но мы-то выдержали, — сказал Тарас.
— Лишь бы наши подошли вовремя. — И сержант вновь посмотрел на часы. Они показывали половину одиннадцатого. — Еще полтора часа, — сказал он устало, взял саперную лопаточку и ушел в плавни.
Тарас свернул вторую цигарку, жадно затянулся и на кусочке фанерки стал выписывать химическим карандашом имена убитых. «Ваня Макаров, — писал он, — лейтенант Стрельченко, гвардейского экипажа старшина первой статьи Александр Остапчук». Глаза его застили слезы. Едва он успел закончить надпись, как вернулся сержант. На лопатке остались следы ила, и сержант, перехватив взгляд Тараса, виновато сказал:
— Им не будет обидно, если похоронить в плавнях? Вы ведь все-таки моряки. У вас по-своему это.
— Не все ли равно, — сказал Тарас, передал фанерку и подошел к убитым.
Не торопясь он каждого поцеловал в лоб, каждому сказал какое-то свое слово.
И оттого, что он разговаривал с мертвыми, как с живыми, сержанту стало тяжело. Он отвернулся и торопливо свернул цигарку.
У трупа Остапчука Тарас опустился на колени и прошептал горько:
— Прощай, дорогой…
И они похоронили товарищей в вязкой и широкой могиле.
Впервые за эти сутки над рекой стояла тишина. Тарас подошел к своему пулемету и заложил в него ленту. В прицельную рамку он отчетливо видел понтоны, наводимые немцами.
— Отставить, — сказал сержант, — пока мы живы, приказ есть приказ.
— Я и не думаю стрелять, — сказал Тарас, — я только прицеливаюсь.
И, бережно очистив пулемет от грязи, он сменил в кожухе воду и подтащил ящики с пулеметными лентами.
— Если меня убьют, похорони рядом с ними, — попросил он, — и фамилию припиши: Тарас Опанасенко.
И чтобы сержант не забыл его наказа, он передал ему огрызок химического карандаша.
— Не забуду, — сказал сержант, — только ты об этом не думай. Сейчас некогда об этом думать.
— Я привык думать всегда, — сказал Тарас. — И почище дела бывали. Вон Остапчук знает… — И Тарас кивнул в сторону могилы.
Они помолчали, пока немцы на правом берегу не надули первый понтон и не спустили его на воду. И, точно ободренные этим, еще резче закричали офицеры, и тишина сразу рухнула с двух сторон — справа и слева.
— Снова перешли в атаку, — сказал Тарас.
— Пусть, — сказал сержант, — они оптики, очки втирают. Думают, что с нами покончено.
— Ну, с нами нелегко покончить, — медлительно ответил Тарас и опустился в окоп. Украдкой он закурил цигарку, чтобы сдержать ярость. — Ты мне скажешь, когда время придет.
Сержант не ответил. В воздухе появились самолеты, и земля задрожала от артиллерийской музыки. Через минуту справа показались остатки разбитой переправы и на ней трупы гитлеровцев. Потом поплыли раненые. Они медленно тонули. Их прибивало к плавням и вновь уносило дальше, вниз по течению.
— Может быть, пора? — спросил Тарас.
— Три понтона, — сказал сержант, — посиди еще.