— Скоро уже осень, — со странной грустью говорит он. — Наши сейчас уже молотят рожь, а Никита, наверное, по саду расхаживает. Мечтает.
— А кто этот Никита? — не понимает девушка.
— Садовод наш. На Урале. Он горбатый у нас. С детства.
— О чем же он мечтает?
Боец вынимает дрожащей рукой папиросу и закуривает. Он отвечает медленно и тихо:
— О чем мечтает? О своих антоновских яблоках, о жизни, о себе. И больше всего о яблоках. Такой уж он странный.
— Ты тоже странный.
Девушка смотрит внимательно и нежно. Этот пристальный взгляд смущает бойца. Он видит сейчас перед собой не товарища по войне, а девушку. Как сердечно она глядит на него!
— Я вовсе не странный, — говорит он, стараясь снисходительно улыбнуться. — Только война кончилась для меня. Теперь остались госпиталь, санитарный поезд… Ничего уж я больше такого не увижу.
— Если бы ты нашел в себе силы не верить этому! — говорит девушка. — Ведь пока ничто не потеряно.
— Не будем об этом говорить, — сказал раненый и закрыл глаза.
«Заснуть бы. Крепко. Надолго. И проснуться в госпитале», — подумал он и постарался заснуть.
Нога жила. Он чувствовал, как зудит подошва, как ее хочется почесать.
Почему она зудит? Ведь одни сухожилия соединяют голень со ступней.
— Посмотри на шоссе: может, что-нибудь там есть.
Девушка поднялась и какой-то странной, разбитой походкой пошла к шоссе.
Роса уже вновь лежала на листве осинника. Капельки ее покрыли ворсинки на шинели. Запахло болотом и чащобой. Сладкий, чуть дурманящий запах осени.
Потом показалась луна, смутная в вечернем тумане.
— Никого там нет, — сказала девушка.
Он вновь закрыл глаза и ничего не ответил.
Девушка прикрыла его своей шинелью и села рядом. Она посмотрела на луну и вздохнула. Тяжело ей достанется эта ночь.
Противный озноб начинает наполнять ее тело. Гимнастерка не греет. Спит боец тяжелым и больным сном. Губы его шевелятся, лицо сереет, и лихорадочные пятна болезни проступают на щеках.
«Скоро он будет бредить», — думает девушка.
— Ушел, ушел! — шепчет раненый.
В удушливом кошмаре ползут на него немецкие танки. Они грохочут, и гусеницы их рвут землю, и стреляют пушки вдоль шоссе прямой наводкой.
— Пить, — просит он, открывая глаза.
Но испуганно замолкает: девушка спит рядом с ним на траве, и лицо ее объято жаром, а руки вздрагивают. Боец тылом ладони прикасается к ее лбу. Сомнений нет: девушка заболела.
В эти дни санитаркам некогда было уснуть: они подбирали раненых и убитых, уносили винтовки и гранаты…
Это были не просто санитарки. Их ласковые руки умели делать тысячи дел.
И, боясь выдать свою нежность, боясь вскрикнуть от боли, раненый закрыл глаза и откатился в сторону, чтобы освободить шинель из-под себя.
Он сразу же потерял сознание.
Потом, когда он поднял веки, ему стало удивительно хорошо. Он уже лежал на шинели, и девушка, бинтуя ему ногу, смотрела на него виновато и смущенно:
— Я, понимаешь, уснула, а ты и откатился.
— Мне хорошо, — сказал он, — мне очень хорошо. Только я зябну, — схитрил он. — Вот спирту бы.
Она постаралась улыбнуться.
— Я лягу рядом с тобой, — просто сказала она, — все-таки будет теплее.
И, укрыв его шинелью, она легла рядом и укутала полой шинели его ногу.
— Постарайся уснуть, товарищ. Скоро будет утро.
Но до утра было еще очень далеко, и он успел за это время пережить две атаки, а она — вспомнить родину.
— Ты спишь, сестренка? — спросил раненый.
— Я думаю, — сказала она. — Как тебя зовут?
— Антоном, — ответил раненый. — Антон Вершинин.
— Спи, Антоша, — сказала девушка.
— А как тебя звать?
— Анастасия. Настя.
— Теперь я засну, — удовлетворенно сказал раненый, — а то я все время думал об этом и никак не мог заснуть.
Он попросил пить. Она дала ему воды. Что было дальше, он уже не чувствовал. Он не слышал ни боя на шоссе, ни взрывов вокруг. Он не почувствовал и того, как девушка, сгибаясь под тяжестью и облизывая потрескавшиеся губы, несла его через лес, через речку, через болото к своим, к госпиталю.
Очнулся он уже через сутки. Нога его была в гипсе, и, может быть, самой счастливой из всех на войне была маленькая санитарка, наклонившаяся над ним. И когда он открыл глаза, первое слово, произнесенное им, было «сестренка».
— Я здесь, Антоша, — сказала девушка.
ЖИТЬ ХОЧЕТСЯ
Они стояли плечом к плечу и видели перед собой поверхность реки, еще покрытой утренним туманом.