Не успел опуститься сумрак на снега, как длинный няпой уполз в полуночную сторону, а неняги, одетые в совики и малицы, вооруженные луками, ждали слова Таули. Ежечасно, окутанные поземкой, пролетали нарты молодых охотников, посланных еще вчера ночью.
— За шестой сопкой! — кричал один.
— За пятой сопкой! — кричал другой, на всем скаку подъезжая к ненягам.
— Пора! — сказал Таули, и резкая морщина перерезала его открытый лоб.
Неняги отошли за чумы и досками стали рыть глубокий ров в снегу. Они залезли в этот ров, и Таули закрыл их снегом. Поземка почти сровняла полукруглую снежную стежку, схоронившую ненягов.
Таули вернулся в свой чум и, сидя на шкурах у костра, стал есть сырую оленину, оттаявшую на огне. Он подбросил в костер половину хвороста, лежавшего на латах, и не торопясь продолжал есть. Приезжали все новые и новые охотники. Он и их угощал мясом, а когда узнал, что с русскими едет поп, сказал:
— Хо! Его не надо убивать. — И вышел из чума.
С пологой сопки уже спускались русские. Они ругали нехорошими словами усталые упряжки. Русские были одеты в короткие шубейки, и Таули сказал:
— Холодно им, однако.
Подобно змее с толстой головой и топким хвостом, ползло, извиваясь, русское войско, и зоркие глаза Таули заметили на первых нартах связанного человека.
С гиком и руганью ворвалась первая упряжка со связанным, пытаясь смять Таули, но олени, испуганные, шарахнулись в сторону. Человек в тулупе свалился в снег. Он встал и, подбежав к Таули, со всей силой ударил его кулаком по лицу. Таули зашатался, но, сдержав себя, отошел в сторону.
— Стоишь на дороге, самоедская морда! — сиплым, простуженным голосом закричал человек в тулупе.
Уже середина змеи вкатилась в стойбище, точно пытаясь задушить Таули своим хвостом.
— Я ясачный начальник! — кричал человек. И, размахивая пистолетом, подбежал к связанному: — Развязать!
Лицо Таули отвердело от нахлынувшей ярости. Перед ним стоял молодой неняг…
— Узнаешь? Он? — спросил, нехорошо улыбаясь, сотник.
Таули сурово посмотрел в глаза юноши. Юноша выдержал взгляд и засмеялся в лицо русскому:
— Это же не Таули, русский. Это совсем другой человек. Это ясачный человек.
— Что он говорит?
— Он говорит, что это не воровской атаман, — перевел поп, с удивлением рассматривая Таули.
— Таули совсем не такой, — сказал Микола и подмигнул.
— Где же он? Где же ваш неняг?
Таули насмешливо посмотрел на ясачного начальника:
— Неняги в тундре летом живут. Зимой они под снегом ночуют. — И, заметив, как русские, ворвавшись в чумы, тащат из них шкуры и утварь, Таули покачал головой. — Неняги не грабят чужое…
— Ах, вот оно что! — удивленно произнес ясачный начальник.
И молниеносным взмахом кулака он хотел было свернуть челюсти Таули, но тот наклонил голову и, ударив в живот русского, выхватил из левого рукава пистолет и рванулся сквозь толпу. Русские были так растеряны, что пропустили его, и выстрел прозвучал в тишине отчетливо и грозно.
И враз распался снежный ошейник вокруг стойбища. С хореями наперевес, с луками и железным оружием окружили русских неняги. Стрельцы рванулись в узкий проход и отшатнулись, охваченные ужасом. Им негде было развернуться.
И все-таки они не сдавались.
Микита Коргуев честно служил царю. Маленький и увертливый, он орудовал палашом, как мясник. Он положил четырех ненягов и пробирался к Миколе. Неняги смяли его. Микита Коргуев пал со стрелою в сердце одним из последних.
…В ту же ночь убитых русских похоронили. Попа Таули взял в свой чум. Князя Тэйрэко Таули отдал на суд старейшин.
Таули понравился пленный поп. Он угощал его оленьей кровью, и тот пил ее.
— Хэ, — удивился Таули, — русский шаман пьет.
Охотно ел поп и свежую оленину.
— Все ест, — сказал Таули ненягам, — может быть, он не русский?
Но поп, боясь за свою жизнь, ел все, чем его кормили. Он даже снял с себя рясу и крест.
— Это делать не надо, — хмуро сказал Таули. — У тебя есть бог, у меня есть бог. Пусть они сердятся, а мы будем друзьями.
Так в поповском одеянии и ходил поп по стойбищам. Вечерами он рассказывал о Христе, патриаршей власти, о святой вере греко-российской.
— Хорошие сказки знает русский шаман, — говорили неняги, с удивлением рассматривая попа.
— А бумагу царю ты можешь написать, русский? Такую бумагу, чтобы у царя живот заболел? — спросил как-то Таули.
— Могу, — охотно ответил поп и со дна своего сундучка достал гусиное перо и бумагу.