— Пусть сначала отдаст оружие, — сказал Таули посланцу воеводы.
Посланец торопливо выполнил поручение. Вскоре из крепости русские вытащили пять саней, наполненных оружием и порохом. Вновь пришел посланец воеводы.
— Тайшин говорит тебе, — сказал он Таули, — владей городом, только не жги его.
— Смирный же стал твой воевода. С чего бы это, а?
Посланец потупился и ничего не ответил.
— Что ж, веди! — сказал Таули. — Веди в гости к своему князю! А ты останься здесь, — сказал он Миколе. — Выручай, если что…
И, отобрав двадцать самых крепких ненягов, он вместе с Пани подошел к городским воротам.
Он подходит к воротам, и они широко распахиваются перед ним, как перед именитым князем. И то, что видит Таули, наполняет его сердце гордостью победителя.
От ворот до приказа, через площадь, мимо торговых рядов постланы богатые ковры: голубые, зеленые, красные и оранжевые. Русские стрельцы, торговые люди, женщины и дети, низко склонив головы, стоят по обе стороны этой богатой тропы из ковров.
А посреди ее идет обдорский князь Тайшин. Заметив Таули, он бежит по коврам и падает у самых его ног. Он целует подол маличной рубахи Таули, его руки, огрубевшие от сражений и походов. Он заглядывает в лица Таули и Пани и торопливо говорит что-то. Он так торопливо говорит, что начинает заикаться.
— Ишь ты, — говорит Таули, — сколько сукна-то испортил!
— Все твое теперь, — говорит воевода, — только русских не трогай.
Таули молча шагает по коврам. Выражение спокойного счастья не сходит с его лица.
И гордые мысли наполняют его. Жаль, что не все неняги видят, как встречает его самый смелый и самый жестокий слуга царя, воевода Тайшин. Как жаль, что солнце скрыто тучами и над стойбищем русских стоит угнетающая тишина.
И Таули вспоминает попа. Поп говорил ему, что важных людей русские города встречают колокольным звоном и церковным пением.
И Таули говорит:
— А почему колокола не звонят?
И враз трое русских бросаются к колоколам, и мрачные звуки опускаются на город.
Тонкая усмешка мелькает на губах воеводы, но Таули не замечает ее. Он идет с поднятой головой по коврам и не догадывается, что встречают его не веселой песней колоколов, а погребальным звоном.
Черные тучи, похожие на могильные холмы, тяжело ползут по небу. Они заволокли его, и Таули вновь жалеет, что нет солнца. Печально-грозная песня колоколов тревожит его душу, и он говорит воеводе:
— Худо как-то играют. Пусть веселую песню сделают.
Вновь стрелец бежит к колоколенкам, и, когда Таули подходит к лестнице, ведущей в приказную избу, колокола уже звенят пасхальным звоном.
— Вот это хорошая песня, — говорит Таули и вместе с Пани поднимается по ковру, устилающему лестницу.
Выбежав вперед, воевода распахивает двери приказа и пятится в темноту.
— Ишь ты, — насмешливо улыбается Таули, — русский воевода перед нами даже двери сам открывает.
И он первым входит в темный коридор…
Не успевает он сделать и пяти шагов, как слышит шорох позади себя. Он резко оборачивается и видит: двери закрыты. Тупой, сокрушающий удар обрушивается на его голову…
Потеряв вождя, неняги решили сжечь Обдорск, но из Тобольска пришло подкрепление из двух сотен стрельцов, которых и ожидал Тайшин, на три дня растянув переговоры с Таули. Неняги приготовились к бою, но оружие, полученное из острога, оказалось испорченным, а порох смоченным водой.
Уже окончательно пав духом, неняги отступили от города и разбежались по тундрам, разъединенные гибелью Таули.
А в черный день месяца Большой Темноты, когда скрип нарт слышен от края до края земли — так крепок мороз, — на высоком холме за стойбищем русских были казнены два неняга — Таули и Пани. Их зарыли живыми в твердую, как кремень, землю, оставив свободными только головы.
Леденящий ветер дул в лица Пани и Таули. Он шевелил их черные волосы и стонал от тоски в ветвях тундрового тальника. Снежная туча пронеслась над их головами и сбросила на их застывающие лица горсть легких и ласковых, как летящий пух, снежинок.
А когда наступила ночь, крадучись в темноте, к холму приблизилась девушка. Это была Нанук. Она обняла голову Пани, поцеловала его застывшие губы и тихо стала звать его:
— Пани! Ты не умер, Пани… Ты должен жить, Пани… Мне холодно одной на земле, Пани…
Пани смотрел на нее широко открытыми глазами, и уста его, отогретые от холода смерти горячей любовью девушки, разомкнулись. И вернулись к нему силы и дар речи.
И сказал Пани:
— Нанук…
Вслед за Пани вернулась жизнь к Таули. Он сам поднялся из могилы на своих могучих руках.