— Ну и вот. Отдашь председателю окрисполкома письмо, тогда и умирай.
— Ладно. Поедем уж скорее.
Летчик помог старику залезть в кабину и затянул ремень вокруг туловища. Заревел пропеллер, мелкие брызги заморосили вокруг лица Илько, и он закрыл глаза. Когда он их открыл, то увидел далеко под самолетом озеро с копейку, точки людей, домики и вогнутую желто-коричневую чашу тундры. Зачарованный, он смотрел на пунктиры рек, синие точки озер, местами попадающийся хвойный лес. Он так был потрясен всем увиденным, что не обращал вначале внимание на боль в животе. И только когда самолет сильно кинуло в воздушную яму, он закричал, сколько ни старался сдержаться. Летчик сквозь рев пропеллера почувствовал что-то неладное позади и обернулся. Из глаз старика бежали слезы, лицо почернело и исказилось от боли.
— Ты потерпи маленько, скоро прилетим, — сказал он, потом подумал, что старик все равно его не услышит.
Он снизил самолет. Впереди в тумане показался дым, а затем и город. У гидроаэродрома стояла машина «скорой помощи».
— Кто главный? — спросил Илько, нажимая кулаком живот.
— Я, — сказал высокий мужчина в белом халате, — мы давно уже вас ждем. Где письмо?
Старик подал письмо. Врач вскрыл:
«…Наш колхоз вам будет бесконечно благодарен, если вы быстро и хорошо вылечите тов. Лаптандера».
— Садитесь, товарищ! — сказал врач и распахнул створку машины.
— Дело, видать, важное, — произнес старик, — с машины на машину сажают.
И пока его везли до больницы, он думал о том, как не хочется теперь умирать, а до завтра ведь никак не проживешь.
— Хоть бы до зимы прожить, — шепчет старик и с тоской смотрит на улицу.
ИЛЬКО ЛАПТАНДЕР
Илько Лаптандер угрюмо всматривается в горизонт, и голова его кружится от усталости. Лесная поземка снежным туманом окутала кусты тундрового тальника. Звезды стали бледнеть. Собаки, боязливо поджав хвосты, обегают стадо и катаются в снегу, тревожно повизгивая.
«Погода будет», — устало думает Илько Лаптандер и проводит рукавом малицы по редкой заиндевевшей бородке.
Вчера уехал из стада второй пастух, заболевший ангиной, и ему — старшему бригадиру — приходится несколько суток без сна оберегать большое стадо от волков, бурана, гололедицы. Силы его уже иссякли.
А ведь на слете стахановцев оленеводства он от имени своей бригады дал обещание всем пастухам Большой и Малой земли не иметь ни одной потери в своем стаде. Если он не сдержит своего слова, над ним будут смеяться самые последние лодыри. Но всего больше худой молвы пустит Выль Паш — его бывший хозяин. «Ха! — скажет он. — Хорошо олешек пасти начали. Быстро-быстро начал колхоз богатеть, а все потому, что в нем состоят хорошие пастухи — такие, как Илько Лаптандер. Осталось ли хоть что-нибудь от колхозных богатств Илько Лаптандеру?»
Думая об этом, Илько обливается холодным потом. С усилием он поднимает скованные дремотой веки и шарит винтовку, вглядываясь в кусты.
— Нябик! — хрипит он, но собака лежит у его нарт, и Илько успокаивается.
Веки старого пастуха снова тяжелеют. От горизонта поднимается тундровый буран. Ветер отворачивает полы Илькиной малицы, порошит снегом в лицо, ерошит шерсть на загривках собак. Олени сбиваются кучей, пропуская в середину телят.
«Засну», — тревожно думает Илько. Его охватывает страх. Он трет лицо снегом и достает табакерку, чтобы понюхать табаку, но собаки начинают скулить. Они скулят все сильнее и сильнее, и Илько вглядывается в кусты. Луна, выглянувшая на мгновение, освещает три тени, стелющиеся на снежной прогалине.
Илько прикладывает ложе винтовки к плечу и, целясь наугад, стреляет. Собаки со злобным воем мчатся к кустам, олени опускают головы, разрывают ягель.
«Хорошо бы лечь в сугроб и заснуть», — думает Илько. Снег пахнет оленьими следами и мхом.
Но снова лают собаки, Илько хватается за винтовку и подъезжает к стаду.
Олени спокойны, собаки с четырех сторон сторожат их.
Голова Илько кружится, точно ее подхватило ледяным водоворотом, туго сжимающим со всех сторон. Илько закрывает глаза, и соблазнительная мысль прокрадывается в его сознание: никто ведь не будет ругаться за то, что он сильно заболел. Охранять стадо ему помогают четыре хороших собаки. Если он крепко заснет, то они разбудят его своим лаем.
— Нет, нельзя! — говорит убежденно Илько. — Ни одного олешка зверю!
Чтобы отогнать сон, Илько нюхает табак и сердито ругается.
«Скоро утро, — думает он уже спокойнее, — тогда можно будет немного поспать».