Нярвей растерянно посмотрела на Тагана. Он был тощим, курносым, широкоскулым мальчиком лет восьми. Сквозь рваные полы малицы желтели худые коленки.
— Зачем батрачить Тагана? Из него хороший инженер выйдет. Отпусти его в школу со мной…
Ногатысый хотел что-то ответить, но тут вошел Яли. Это был черный сгорбленный старик. Волосы его были подстрижены в кружок, а левая щека подергивалась. Он улыбнулся Нярвей и таким улыбающимся остался весь вечер.
Ногатысый в смятении сказал:
— Тагана не пойдет в школу. Тагана, скажи, ты пойдешь в школу?
— Я хочу быть сапожником, — сказал Тагана, не отводя взгляда от сапог учительницы.
— Ты будешь больше, чем сапожник, — ответила Нярвей, — ты будешь оленьим доктором, пилотом, капитаном, учителем. Ты будешь всем, кем захочешь быть.
— Тагана поедет в школу, — сказал Ногатысый и отвел глаза от лица Яли, — олений доктор — это хорошо.
— Я хочу быть сапожником, — настойчиво повторил Тагана.
Ногатысый улыбнулся, победно осмотрел Нярвей и Яли, выпил чашку, вновь налил ее и неторопливо продолжал:
— У меня Тагана самый лучший мужик в тундре, его надо беречь! Скажи, Нярвей, чем его будут кормить в школе?
— Что же он ест здесь?
Из-за занавески выглянула хозяйка. Она сердито загремела чашками и проворчала:
— У такого отца, как Семен, кроме ушканьего мяса найдешь что? Тагана как худой олешек стал, а он его уже из чума гонит к Яли.
Хозяин сделал вид, что это говорят не про него. Он продолжал говорить размеренно и важно, точно у него были тысячные стада оленей и сотни пастухов.
— Мой сын Тагана должен есть только хорошую еду. Он должен есть свежую семгу, жирную пелядь, сколько хочет белого хлеба, сахара и обязательно картошку. Учиться не легко, по олешкам-то скучно будет. Как без картошки жить? Я ее очень люблю.
— Будет картошка, — сказала Нярвей, — и даже кофе будет.
Яли улыбался уже недоверчиво. Он принес мутного, настоянного на табаке спирта.
— Пейте, кто хочет.
И первый выпил сам.
— Школа плохо? — спросил он. — Школа очень хорошо в Москве или Архангельске. Там ребят делу учат. А здесь, в Нарьян-Маре, чему научат? Вот Нярвей батрачила у меня, теперь стала ученой, а как проехать по тундре без ясовея, небось и не знает. Только хороший охотник может научить малыша приметам в тундре, разговору зверей, жизни. Куда же ясовей повезет, когда он дороги не знает? У нас вовек учительниц не было, ты первая и последняя, никого ты не привезешь в Красный город.
Ногатысый выпил залпом чашку спирта до дна и смущенно посмотрел на девушку.
— Это неправда, — сказала Нярвей и принесла из тьмы за чумом фанерный чемодан, достала из него компас и показала на светящуюся стрелку. Стрелка покачалась, и светлый кончик ее показал на юг. — Там, — девушка показала на черный конец стрелочки, — живешь ты, Яли. Там ночь, а там, куда светлая указывает, — день, наш техникум и счастье Тагана.
Яли ничего не ответил. Он трижды наполнил свою чашку из бутылки и трижды опрокинул ее в свой рот.
— Хорошо, пусть будет по твоим словам, — сказал он. — Бери Тагана, если по этим часам найдешь мой чум. Тогда я и свою дочь отдам в школу.
Нярвей, улыбнувшись уголками губ, вышла из чума, тепло укуталась в совик и, потому что была еще осень, решила спать под открытым небом. Яли остался в чуме. Он так сильно напился, что даже кричал что-то и грозил хозяину, а тот его уговаривал не затевать худых дел.
…А теперь вот сидит Нярвей на старом чумовище, перебирает подол малицы и думает о том, что зря она в техникуме не любила географии.
Тагана мерзнет в своей худой малице и садится у костра. Он складывает сучья тальника горкой, и пламя пожирает их, освещая его скуластое задумчивое лицо.
— Там, в школе, наверное, очень холодно, — говорит он, — там ведь нет костра.
Нярвей снимает с себя малицу и одевает ею мальчика. Она гладит его по плечу.
— Тебе очень холодно?
— Поедем, Нярвей, дальше, — говорит Тагана, — компасу холодно, он маленький, не туда показывает. Я много раз здесь ездил и знаю, где чум Яли.
Нярвей смущенно отвечает:
— Я знаю, где чум Яли, но мне хочется посмотреть, как ты управляешь упряжкой. Поедем.
Тагана, польщенный, садится на левую сторону нарт, поднимает хорей, и упряжка едет прямо к Нгер Нумгы — великой Полярной звезде. Тагана насвистывает песенку, а потом вспоминает Яли:
— Вчера он сказал отцу, что ты не доедешь до его чума, потому что тадебции за неправду могут послать тебе пулю в лесу.