Я позволил ей самостоятельно обойти машину, и она умудрилась налететь на дверцу. Надо быть ещё осторожнее с нею, учитывая её трудности с равновесием…
— Не ломай дверь, она открыта.
— Ты такой несносный!
Я сел за руль и завёл двигатель. Белла, напряжённо выпрямившись, осталась стоять снаружи, хотя дождь припустил сильнее, а ведь она не любила ни холода, ни сырости. Вода пропитала её густые волосы, и они теперь казались чуть ли не чёрными.
— Я и сама в состоянии вести машину!
Конечно, она в состоянии. Это я был не в состоянии дать ей уйти.
Я опустил стекло с её стороны и наклонился к ней: — Садись, Белла!
Её глаза сузились. Я полагаю, она соображала, не задать ли стрекача.
— Я тебя за шиворот назад притащу, — любезно пообещал я. Она досадливо скривилась, осознав, что я так и поступлю.
Независимо задрав подбородок, она открыла дверь и забралась в машину. Капли падали с её волос на кожу сиденья, сапоги тоненько поскрипывали при трении друг о друга.
— В этом нет ни малейшей необходимости, — холодно сказала она. Мне показалось, что под своей официальностью она попыталась скрыть смущение.
Я, ни слова не говоря, включил для неё отопитель, поставил негромкую приятную музыку, и мы поехали. Я наблюдал за ней краешком глаза. Она выпятила нижнюю губку, как капризный ребёнок. Я неотрывал глаз от её губ, представляя себе, что бы я почувствовал, если бы... Опять на ум пришла реакция секретарши...
Она вдруг улыбнулась, и глаза её просияли: — "Лунный свет"!
Она любит классическую музыку?
— Ты знаешь Дебюсси?
— Не очень хорошо, — ответила она. — Моя мама любит классику, а я знаю только те вещи, которые мне нравятся.
— Эта пьеса — тоже одна из моих самых любимых. — Я задумчиво смотрел сквозь струи дождя, обдумывая это новое открытие. Выходит, у нас с Беллой всё же есть что-то общее. Я уже начал было думать, что мы — полные противоположности во всём.
Сейчас она выглядела менее скованной. Музыка подействовала на девушку успокаивающе, и она лишь мечтательно смотрела сквозь дождь — такими же, как и у меня, невидящими глазами. Поскольку она отвлеклась, нужно воспользоваться моментом и поэкспериментировать с дыханием.
Я осторожно вдохнул через нос.
Ошеломляюще.
Я крепче вцепился в баранку. Дождь усилил её аромат. Никогда бы даже не подумал, что такое возможно! Это было полным безрассудством, но я вдруг представил, какова она была бы на вкус.
Я попытался сглотнуть, чтобы сделать огонь в горле не таким мучительным. Надо постараться отвлечься, подумать о чём-нибудь другом...
— Расскажи о своей матери, — попросил я.
Белла улыбнулась. — Мы с ней похожи, только она красивее.
Я усомнился в этом.
— Во мне слишком много от Чарли, — продолжала она. — Мама общительнее меня и храбрее...
Я усомнился и в этом.
— Она безответственная и немножко эксцентричная, а ещё — очень непредсказуемый повар. Она моя лучшая подруга. — В её голосе прозвучала печаль, лоб прорезала морщинка.
И снова она говорила как родитель, а не как ребёнок.
Я остановился у её дома, запоздало сообразив, что ей может показаться подозрительным, что я знаю, где она живёт. Да нет, ничего страшного: городок маленький, а её отец — весьма видная фигура в местном обществе...
— Сколько тебе лет, Белла? — Судя по зрелости её мыслей, она должна была быть старше своих сверстников. Возможно, она поздно пошла в школу или оставалась на второй год... Нет, последнее соображение я отмёл.
— Мне семнадцать, — ответила она.
— Непохоже, чтобы тебе было семнадцать.
Она засмеялась.
— Что?
— Мама всегда говорит, что я родилась тридцатипятилетней и с каждым годом всё ближе к среднему возрасту. — Она снова засмеялась, а потом вздохнула. — Ну, кому-то же нужно быть взрослым.
Теперь для меня многое прояснилось. Инфантильная мать — вот в чём причина преждевременной зрелости девушки. Белле пришлось быстро повзрослеть, чтобы стать опекуном. Вот почему она не любила, когда о ней заботились — она считала это своей работой!
— Ты и сам тоже не особенно тянешь на ученика юниор-класса, — поддела она, отвлекая меня от размышлений.
Я скроил гримасу. Вот так всегда: когда я радовался, что узнал о ней что-то значительное, оказывалось, что она постигла во мне гораздо больше. Я поспешил сменить тему.
— Так почему твоя мама вышла замуж за Фила?
Она немного помедлила и в конце концов ответила:
— Моя мама... ну, она слишком молода для своего возраста. Я думаю, жизнь с Филом даёт ей возможность почувствовать себя ещё моложе. Во всяком случае, она без ума от него. — Она снисходительно покачала головой.
— И ты так легко на это согласилась? — удивился я.
— А почему нет? — ответила она вопросом на вопрос. — Я хочу, чтобы она была счастлива. А с ним она счастлива. — Полное отсутствие эгоизма в её словах поразило бы меня, если бы только это не увязывалось так хорошо с тем, что я уже успел узнать о её характере.
— Это великодушно с твоей стороны... А вот интересно...
— Что?
— Как ты думаешь, твоя мать была бы так же великодушна по отношению к тебе? Приняла бы любой твой выбор?
Вопрос был дурацкий, тем не менее мой голос дрогнул, когда я задавал его. Как глупо думать, что кто-то может одобрить меня в качестве подходящей партии для своей дочери! Как глупо допускать мысль о том, что Белла может выбрать меня…
— Д-думаю, что да... — Она запнулась под моим испытующим взором. Опять эта странная реакция... Страх?.. Или влечение?
— Но она всё-таки мать. Так что с нею может быть и по-другому, — добавила Белла.
Я криво усмехнулся.
— Значит, никого слишком жуткого.
Она усмехнулась в ответ: — Смотря кого считать жутким. Того, у кого пирсинг по всему лицу и татуировки по всему телу?
— Ну, это, конечно, полная жуть. — Ах, как страшно: татуировки и пирсинг! Детские забавы.
— Ты так думаешь?
Вот вечно она задаёт неправильные вопросы! Или, наоборот, правильные вопросы. Во всяком случае, на некоторые из них я ни за что не хотел бы отвечать.
— Как ты считаешь, я могу быть жутким? — спросил я, пытаясь выдавить из себя подобие улыбки.
Она основательно подумала, прежде чем ответить.
— Хмм… Я думаю, что ты мог бы, если бы захотел, — наконец, очень серьёзно сказала она.
Я тоже был серьёзен. — А сейчас ты меня боишься?
Она ответила, не задумавшись ни на секунду: — Нет.
Вот теперь у меня получилось улыбнуться. Она, я думаю, не лгала, но и всей правды не говорила. Во всяком случае, она не была напугана до такой степени, чтобы сбежать. Интересно, что бы она почувствовала, если бы я открыл ей, что она разговаривает с вампиром? Я внутренне поёжился, представив её реакцию.
— Может, теперь ты расскажешь о своей семье? Твоя история, должно быть, куда интереснее, чем моя.
По крайней мере, куда страшнее.
— А что бы тебе хотелось узнать? — насторожился я.
— Каллены усыновили тебя?
— Да.
Она поколебалась, но потом всё же тихо спросила: — Что случилось с твоими родителями?
Ответить на этот вопрос было нетрудно, мне даже не пришлось лгать ей. — Они уже очень давно умерли.
— Извини, — тихонько проговорила она, явно переживая, что сделала мне больно.
Она переживала за меня.
— Я даже и не помню их как следует, — успокоил я её. — Карлайл и Эсме — единственные родители, которых я знаю.
— И ты их очень любишь, — заключила она.
Я улыбнулся. — Да. Они самые лучшие в мире.
— Тебе здорово повезло.
— Это точно. — Хотя бы тут мне действительно повезло.
— А твои братья и сестры?
Если я позволю ей копаться в подробностях, придётся начать лгать. Я взглянул на часы и приуныл, что наше с ней время подошло к концу.
— Мои брат с сестрой, а заодно и Джаспер с Розали не погладят меня по головке, если им придётся мокнуть под дождём, ожидая меня.