– Это для Бена, моего внука, – сообщила Шарлотта с какой-то мрачной гордостью.
Сентенция была окружена сложными узорами, с помощью которых Шарлотта как будто пыталась сохранить значение слов на века. Мейбел эти орнаменты показались навязчивыми до ненормальности, а их симметричность вселяла тревогу.
– Подумать только, сколько труда вы вложили, – сказала она вслух. – Должно быть, вы все время думаете о внуке. Вы им довольны?
Поскольку Шарлотта пристально посмотрела на нее, Мейбел решила, что позволила себе лишнее, но в следующий миг Шарлотта ухватилась за край прилавка и придвинулась к Мейбел так близко, что та даже ощутила исходивший от нее запах лекарства.
– Его мать довольна, – шепотом призналась пожилая дама, – а вот ее сестра – нет.
Было совершенно ясно, на чьей она стороне. Прежде чем Мейбел нашлась, что еще спросить, Шарлотта отодвинулась от прилавка и втянула ртом воздух с такой силой, что у нее побелели губы. А еще через миг дверь магазина распахнулась, и вошли оба старших Стерлинга: их бледные ноздри трепетали, пока они едва ли не по-собачьи вытягивали острые носы, белесые брови одновременно взлетели в одинаковом мягком упреке.
– А мы уже тебя потеряли, мама, – произнес младший из Стерлингов.
– Пойдем же, Шарлотта. Ты ведь вечно твердишь, что не любишь холод. Давай уложим тебя обратно в кровать. К тому же, ты потеряешь свою вышивку, если будешь выносить ее из дома, а ведь она дарит тебе столько радости.
Когда мужчины подхватили ее под руки с обеих сторон, Шарлотта бросила на Мейбел взгляд, в котором читалась едва ли не мольба о помощи. От этого воспоминания Мейбел содрогнулась и быстро обернулась к окну, словно ее мысли мог кто-то подслушать. Смотреть там было не на что, только иней расползался по траве – ночной холод сделался видимым. Она отвернулась и придвинулась ближе к духовке.
…Не исключено, что Шарлотта была не в себе или даже выжила из ума, как это пытались представить мужчины. Не исключено, что она сама боялась своего состояния и пыталась защититься от него, сохраняя лицо на публике. Мейбел отогнала нехорошую мысль, что мужчины разыгрывали перед ней представление, но все же интересно, каким будет Рождество у маленького мальчика. Каждый раз, когда черный автомобиль проезжал мимо ее дома, она высматривала Бена, который сидел рядом с водителем, тревожно сверкая глазами, и невольно проникалась мыслью, что он лишен нормального детства, впрочем, дети ведь, кажется, всегда считают свое собственное детство нормальным? Она подумывала пригласить Стерлингов к себе на рождественских праздниках, и один раз даже двинулась вверх по грунтовой дороге, но, войдя в тень леса, замерзла так, что пришлось повернуть обратно. Позже, в тот же день, она с изумлением наблюдала, как оба старших Стерлинга и маленький мальчик ушли по тропинке в лес, когда на улице было почти темно. Она хотела посмотреть, как они возвращаются, но, должно быть, пропустила момент. Не могли же они остаться там после полуночи, когда она уже легла спать.
В начале января Шарлотта вернулась в магазин. Она выглядела усохшей, изможденной, едва в силах удержать на себе вес пальто. Она стояла у прилавка, раздраженно откидывая с лица седые пряди, больше не сдерживаемые шарфом, пока Мейбел не спросила:
– Вашему внуку понравился подарок?
Пожилая дама держалась за край прилавка, словно боялась упасть.
– Я еще не закончила, – сказала она.
По всей видимости, она имела в виду свою вышивку, но почему же тогда ее голос сорвался? Мейбел этого так и не узнала, потому что в этот момент увидела, как мать Бена торопливо идет через площадь. Она подумала, что стоит предостеречь Шарлотту, но было уже слишком поздно. Пожилая дама испуганно вздрогнула, когда мать Бена открыла дверь.
– Вот ты где, Шарлотта. Карл с отцом переживают из-за тебя.
Ее лицо как будто расплылось за рождественские праздники и казалось безжизненным от подавленных эмоций и от неукоснительного исполнения долга так, как она это понимала, отчего Мейбел сразу ощутила к ней неприязнь. «Вы знаете, где меня найти, если вдруг захотите поговорить», – чуть было не сказала Мейбел пожилой даме, но что, если та придет к ней домой, когда, очень может быть, ее безумие усилится? Оглядываясь назад, когда было уже слишком поздно, она решила, что та вряд ли пришла бы. Шарлотта с высоко поднятой головой покинула магазин так внезапно, что матери Бена пришлось едва ли не бежать, чтобы догнать ее. Мейбел больше ни разу не видела Шарлотту и не смогла поговорить, но уж это точно не повод, чтобы чувствовать себя виноватой в той аварии.
Никто не знал наверняка, в чем была причина, даже если единственная свидетельница заметила, как Стерлинги ссорились, когда их машина проезжала мимо нее, даже если свидетельнице показалось, что она видела, как на заднем сидении два человека, мать Бена и его дедушка, пытались утихомирить пожилую даму. Не исключено, что Шарлотта в конце концов вышла из себя из-за того, как с ней обращались, но хватило бы этого, чтобы на дороге, ведущей через вересковую пустошь, где видно все на мили вперед, произошла авария? Должно быть, да. Разумеется, нет нужды задаваться вопросом, уж не спровоцировала ли сама Шарлотта ту аварию, чтобы прекратить нечто, по ее мнению, ненужное или же защитить Бена от его родных?
Мейбел повторила себе, что в поведении Шарлотты ей тогда просто почудилось отражение собственных страхов за маленького мальчика, и она придвинулась еще ближе к духовке. Вероятно, ей не стоит больше думать о Стерлингах, по крайней мере, пока она не поделится своими мыслями с кем-нибудь еще – в данный момент из-за них она чувствовала себя уязвимой. Может, она простудилась? Она, конечно, очень расстроится, если придется пропустить полуночную мессу, но, подумалось ей, вероятно, разумнее будет глотнуть бренди и улечься в постель сразу, как только вынет из духовки последний противень с песочными корзиночками. По крайней мере, кран наконец перестал капать, однако же придется собрать волю в кулак, чтобы дождаться пирожных, когда ее так сильно знобит. Неужели она не закрыла входную дверь? Нет, холодом тянет от окна, у нее спина буквально заледенела. Должно быть, рама каким-то образом приоткрылась. Мейбел, покачнувшись, поднялась со стула, ноги дрожали, и она взмахнула руками, чтобы разогнать неожиданно появившийся от дыхания пар.
Окно оказалось плотно закрытым. Оно было закрытым, однако с крана свисала сосулька. Поначалу Мейбел вообще не поняла, что еще она видит перед собой. Даже когда она задержала дыхание так, что закружилась голова, окно все равно осталось каким-то побелевшим и затуманенным. Она изо всех сил захлопала в ладоши – руки успели закоченеть и стали какими-то чужими – и в следующий миг поняла, что белая мгла висит не в воздухе – а затягивает само окно. По всему стеклу расползались морозные узоры, и так быстро, что она видела, как разрастаются полупрозрачные усики.
Мейбел была не в силах пошевелиться. Ноги сделались ватными и совсем ослабели, она едва не падала. Замысловатый круглый орнамент расползался из центра окна, как будто источник мощного холода приближался к стеклу. Как будто маска, с пугающей ясностью подумала Мейбел, маска для лица, которое должно быть шире, чем она осмеливается представить себе, лица некой внеземной силы, настолько холодной, что одно ее приближение заставляло лед обретать форму, – силы, внимание которой, внезапно осознала Мейбел, она сама привлекла к себе своими размышлениями. Она ощущала громадность этой силы в темноте за пределами дома. Пожалуйста, пусть это уйдет, пожалуйста, пусть ее избавят от необходимости увидеть то, что скрывается за маской изо льда. Она молила Господа, чтобы больше не думать об этом, чтобы оно ушло прочь…
А потом ее пронзила такая мысль, что она стиснула бы руки в кулаки, если бы только могла ими пошевелить. Если одни лишь воспоминания о Бене Стерлинге привели к ней это из ночной темноты, что же этому нужно от Бена? Она чувствовала, как арктический холод окутывает ее, словно сделавшийся осязаемым сон, но поддаваться нельзя: кто-то ведь должен защитить маленького мальчика от того, что его поджидает. А потом изморозь с окна расползлась по стене, словно искусно оживленный мрамор, и Мейбел ощутила, что то же самое происходит внутри нее. Когда она беспомощно повалилась на плиту, все ее мысли потухли, словно спичка.