Инверо жестом приказал остальным спрятаться в укрытие, как это сделал он. Они подчинились, все до одного, собираясь присоединиться к следующей волне атакующих, не зная, что сам Инверо уже. никогда не поведет их. Но Инверо думал только о своих солдатах и, когда он бегло осматривал склон, удивился, увидев фигуру, стоящую подле него, бесстрастно глядя вниз, во весь рост, со сложенными руками, наполовину прикрытую вьющимся дымом.
Опершись на плечо, Инверо хлопнул рукой по дерну и прохрипел:
— Ложись, человек, — или ты умрешь!
Затем oH замолчал, поскольку человек, стоящий здесь, уже был мертвым. Несмотря на то, что глаза Инверо жег дым и его зрение ослабело, он узнал это лицо.
Даже губы были бледными, как мел, на лице призрака Яна Кэмпбелла.
— Мы снова встретились, Инверо. — В этих словах не было обвинения, хотя его тон был торжественным, как погребальная музыка. — Мы снова встретились, как я обещал, в Тикондероге.
Со сжатых губ Инверо сорвался стон: «Тикондерога».
— Да, — подтвердил гость. — Ты заплатил за сокрытие убийцы, кровь пролилась за кровь!
Раздался новый звук. Это было ровное гудение волынок, за ним последовали резкие ноты, побуждавшие основную часть, полка к следующей атаке. Инверо поглядел вниз и увидел фигуры в килтах «Черного Стража», устремившиеся вверх по склону; среди них были волынщики; к атакующим по всему пути присоединялись все новые люди, чтобы броситься на неприступные французские траншеи!
Гудение волынок потонуло в реве оружейных выстрелов, сопровождавшихся вспышками пламени по всей линии обороны французов. Инверо взглянул вверх на сгущающийся дым, который теперь опускалс к подножию, и увидел фигуру Яна, все еще стоявшего там, смутную, как в тумане. Свистящие пули не причиняли призраку вреда, и его губи произнесли:
— Прощай, Инверо!
Затем горцы пробились наверх к тому изгибу, где прежде был Ян, а теперь было пусто, и только дым от ружейных выстрелов стлался по склону. Пули брали свою дань; Инверо видел, как падали атакующие по двое и больше, натыкаясь на ураганный огонь из французских окопов.
И снова были атаки, но все они потерпели поражение. В промежутках между ними французы перезаряжали готовили оружие для предстоящих атак. Во время этих передышек вверх по холму ползли люди, подбирали раненых товарищей и относили их вниз, в безопасное место. Затем эти же самые спасатели присоединялись к следующей волне нападающих только для того, чтобы их скосил огонь. Это продолжалось четыре часа, пока генерал Аберкромби наконец не дал приказ об отступлении, но он был менее упрямым, чем атакующие шотландцы. Команду пришлось повторить три раза, прежде чем они оставили склон, где царила резня…
Среди тех, кого отнесли к лодкам, был Инверо. Полковник Грант нашел его там, страдающим от смертельных ран. Прежде, чем полковник смог заговорить, Инверо понял, что лежало за его опечаленным взглядом. Глаза Инверо сверкнули, когда он сказал:
— Это — Тикондерога. Вы каким-то образом узнали это, полковник. Вот почему вы избегали меня.
— Так и есть, — согласился Грант. — Но откуда это узнали вы?
— Потому что я снова увидел его, призрак моего убитого кузена Яна. Он сказал мне, что мы встретимся в Тикондероге — и мы встретились. В той битве было убито более трехсот солдат шотландского полка, среди них был и сын Инверо. Сам же он умер от ран несколько дней спустя, как и предсказывал ему дух. Кто-то услышал, что перед самой смертью он сказал: «Кровь должна пролиться за кровь!»
Такова история призрака-прорицателя, трижды появлявшегося в Шотландии. Она сохранилась сквозь годы, подтвержденная семьей и друзьями Инверо. В то время, когда он рассказывал им о посещениях духа, случившихся в его доме в Шотландии и упомянул странное слово «Тикондерога», французы еще даже не начали строить Форт Кариллон в месте, чье настоящее название знали только индейцы.
Что до последней встречи с духом на поле боя, то отчет о нем был записан Джеймсом Грантом, полковником, командовавшим сорок вторым полком горцев, услышавшим эту историю из уст умирающего.
Но это было еще не все.
В тот самый день, когда в Тикондероге состоялась битва, выдающийся датский врач, Уильям Харт, прогуливался вместе со своим английским другом в окрестностях замка Инверо в Шотландии. На мрачном, покрытом тучами небе они увидели странный мираж. Это были люди в шотландской форме, в жестокой схватке. Доктор и его друг позвали слугу — швтландца. Тот в изумлении смотрел на гигантских солдат в небе, причем он узнал многие лица и называл их по именам, со стоном глядя, как они падают.
То же самое-удивительное видение описала одна молодая шотландская леди и ее сестра; когда они переходили мост через реку Эрей по пути в Инверо, одна из них случайно взглянула на небо. Они тоже узнали много друзей среди воюющих, в том числе Инверо и его сына. Оба они упали, пока удивленные женщины смотрели фантастическую картину, которая-разворачивалась сама по себе.
Другие люди тоже говорщга о странной картине в небе. Собранные вместе, они называли удивительно большое количество тех знакомых, которые были убиты. Недели спустя — из Америки прибыли сообщения, в точности подтверждающие трагедию Тикондероги. ВозмОЖНО, объединенные умы умирающих жертв перенесли этот прощальный привет в их родную Шотландию, чтобы подготовить родных к тому ужасному сообщению, которое им предстояло получить. Как бы там ни было, но если вы в это не верите, не говорите об этом в шотландских горах. Там до сих пор есть люди, которые верят в духа Тикондероги и видения над Инверо. Больше того, они и вас смогут убедить в этом.
ТАМ, В ПРОШЛОМ
Сильный апрельский дождь превратился в проливной, когда такси дотащилось до краснокирпичного дома на тихой вашингтонской улице. Таксист осмотрел двойную белую, дверь, рядом с которой виднелась потускневшая бронзовая доска.
— Кажется, это здесь, мистер, — сказал таксист. — Я вижу доску, но прочитать не могу. Если же вы попытаетесь прочесть ее под таким дождем, то промокнете-насквозь.
Питер-Корриган сунул деньги в руку водителя.
— Я попробую прочесть надпись, — сказал он. — Не уезжайте, пока я не буду уверен, что это то самое место. Если мы ошиблись, я вскочу в машину, и мы попытаемся продолжить поиски.
Корриган был без шляпы, поэтому он натянул ворот пальто на голову и захватил свой дипломат, вылезая из автомобиля. Он устремилcя под прикрытие маленького портика над двойной дверью. Вытерев капли дождя с лица, он прочитал бронзовую доску. На ней значилось:
КЛУБ «ПОТОМАК»
основан в 1858 г.
Корриган дал водителю знак, что отпускает eго, и ударил в дверь большим латунным молотком. На стук никто нe вышел; таксист уже уехал, в то время дождь продолжал молотить под острым углом в промокшего Корригана. Затем, когда он уже стал искать более надежное укрытие, дверь была открыта важным сутулым служителем в вылинявшей голубой униформе. На его воротнике, была потускневшая золотая вышивка.
— Сожалею, что не слышал вашего звонка, сэр, — извинился служитель. — Я был занят во внутренних комнатах. Вы, должно быть, мистер Корриган.
Затем, когда Корриган кивнул, служитель добавил:
— Я не думал, что дождь пошел так сильно. Сэр, да вы промокли насквозь! Позвольте мне предложить вам что-нибудь взамен, пока ваша одежда будет сушиться и гладиться.
Ворча, он проводил Корригана по короткому пролету мраморных ступенек; они пересекли отделанное кафелем фойе, и, оглянувшись назад, Корриган увидел, что входная дверь скрылась из вида, поскольку лестница заворачивала. Не было ничего удивительного в том, что служитель не знал о дожде.
Корриган чувствовал себя так, словно здесь, в огромном с высоким потолком фойе клуба «Потомак», где даже шаги становились неслышными, он попал в другой мир. Он скорее назвал бы это потерянным миром, поскольку чувствовал, что погружен в пространство вне времени. Все здесь было старым, от антикварных подсвечников, отбрасывавших слабый, свет на резные дубовые панели стен, до портретов в украшавших их золоченых рамах. Даже нарисованные лица принадлежали прошлому, как было видно по их суровому выражению и старинным костюмам. И все же они походили на галерею живых людей — когда служитель проводил Корригана мимо них, они бросали на него взгляды, полные осуждения. Когда Корриган проходил мимо гардероба, он оглянулся, и у негo возникло невольное чувство, что он поймал прощальные взгляды последних портретов в ряду.