В то утро я случайно был поблизости, поэтому слышал часть торга.
— Видел ли ты когда-нибудь подобный клоповоз? Ну-ка, выведи эту малютку на шоссе и увидишь, как учтиво к тебе отнесутся! Ни одному придурку не придет в голову шалить с такой машиной! Амортизация? Да к черту! У меня есть четыре знакомых офицера в Объединенном комитете начальников штабов и приятель в ЦРУ, который перегоняет такие штучки в Пентагон и обратно. Модели-то не меняются, поэтому эта игрушечка никогда не устареет, да и двигатель очень мощный. Пушка? Да это самый надежный сигнал поворота. Тот водитель, который будет ехать следом, должен быть слепым или мертвым уже три дня, чтобы не заметить его! Какого черта, снег, лед, дождь, грязь, дождь со снегом или град — этот драндулет может ездить в любую погоду. Посмотри, как он сработан! У какой другой машины имеется шесть с половиной дюймов пуленепробиваемой брони? Видимость? Ты говоришь об этой щели прямо напротив водителя?
Да благодаря ей ты всегда будешь смотреть на дорогу. Ты ничего не теряешь — увидишь и дорожные знаки, и пейзаж, и симпатичных баб в спортивных автомобилях, или что там еще. Ведь все, что ты видишь, это часть дороги прямо перед тобой! Какого черта! Да если бы мне удалось откопать десять таких крошек во время сухого закона, давно бы ушел на пенсию!
Покупателем был тихий маленький почтальон, который зашел занести два циркуляра и одно письмо от тетушки Гарвея. Он уехал на танке «шерман», слегка обескураженный всем происходящим, а Гарвей Хенникат наблюдал, как тот тащится на этой развалюхе, и стоял, отдавая честь, пока механизм не прогрохотал мимо.
Гарвей не был обманщиком от природы. Он врал не потому, что был хитрым ублюдком. Просто весь смысл жизни заключался для него в слове «бизнес». Он покупал, потом продавал, и торговаться для него было так же естественно, как для других дышать.
Это были и в последние шестьдесят пять долларов, которые он вытягивал из беззащитного клиента, а просто речь шла о принципе.
Согласно этому принципу, он припирал покупателя к стене, затем подавлял его волю, пока та полностью не растворялась в его собственной. Я знал Гарвея в двадцатые годы, и уже тогда он врал гениально.
Все его истории были яркими, складными и, как любая ложь, достаточно простыми. Это относится и к той истории, которую он рассказал мне при нашей последней встрече.
Большинство его рассказов можно оставить без внимания, но только не этот. Хенникат, поймавший меня в тот мрачный ноябрьский день возле своих машин, был совсем другим человеком и совсем другим рассказчиком. Даже яркий, кричащий спортивный пиджак в линялую фиолетовую клетку, бывший его любимой одеждой, цветастый галстук с разводами и шляпа, сдвинутая на затылок, не могли скрыть мрачного, испуганного выражения его лица. Вот что я услышал:
— Дело было в сентябре. Стояло бабье лето. Яркое солнце сияло сквозь слегка полинявшие флажки, окружавшие рынок подержанных автомобилей. Оно освещало вывеску:
«Подержанные машины Гарвея Хенниката — ни одной подделки!»
Тут стояли, вернее, лежали его автомобили. Ведь все, что имел в запасе Гарвей, было бросовым товаром, едйа способным доехать до его склада и выкатиться оттуда, причем так было всегда. Облокотившись на машину, Гарвей чистил ногти и наблюдал за молодой парой в дальнем конце гаража, ходившей вокруг «бьюика» двадцать восьмого года выпуска.
Надо видеть лицо Гарвея, чтобы поверить ему в подобной ситуации. Это был психиатр, изучающий пациента. Тут он нацепил самую заразительную улыбку и понес ее на другой конец своего загона к старому «бьюику».
Молодому человеку было, видимо, не по себе, он занервничал:
— Мы только смотрел…
— Этого мы и хотим! — воскликнул Гарвей. — Разумеется, это нам и нужно. Здесь вас никто не торопит. Да, парень, здесь ты можешь расслабиться, помедлить, проверить и перепроверить, обдумать, внимательно просмотреть, поразмыслить, выбрать, обсудить и углубиться. — Он сделал широкий жест по направлению к ряду машин. — Будьте как дома, друзья мои!
Молодожены заморгали, когда водопад слов ударил по их перепонкам и привел в замешательство.
— Да мы… — неуверенно начал юноша. — Мы тут думали… знаете, нам хотелось бы приобрести автомобиль с четырьмя дверцами. Самую последнюю модель, которую только можно найти, но не дороже пятисот долларов.
Гарвей закрыл глаза и покачал головой. На его лице было выражение боли и отчаяния.
— Вы меня убиваете, вам это понятно? — Он посмотрел на девушку. — Вам ясно, что ваш муж меня шокировал?
Губы девушки округлились и закрылись. Гарвей похлопал по крылу старой машины.
— Знаете ли вы, почему я в шоке? — поинтересовался он. — Так знаете? Сейчас я объясню вам это. Вы поддались пропаганде каких-то олухов в наших рядах, у которых цемент вместо мозгов. Пропаганде, говорю я вам! — Он ткнул в машину пальцем и оставил вмятину, которую торопливо прикрыл локтем. — Это они внушают вам, чтоб вы покупали последние модели, не так ли? Ведь правда, внушают?
Захваченные врасплох, молодые люди одновременно кивнули.
— А знаете ли вы, почему они дают вам такие советы? — продолжал Гарвей. — Вы думаете, они поступают так потому, что являются честными, законопослушными, морально устойчивыми прихожанами? — Он покачал головой, но на этот раз, как пастор, неожиданно увидевший, что в церкви идет игра на деньги. — Позволь мне раскрыть тебе глаза, парень. — Тут он помахал пальцем у парня перед глазами. — Они толкают последние модели, поскольку это дает им прибыль! Они попытаются запихнуть тебе в глотку последние модели пятьдесят четвертого года, ведь им доллар дороже друга! Они ищут выгоды, а не добрых отношений!
Забывшись, он снова похлопал по крылу, раздался скрежет металла, и крыло отделилось от корпуса. Гарвей скрыл это разрушение, намеренно встав перед крылом.
— Им выгодней набить свои бумажники наличными, чем наполнить свои сердца дружескими чувствами к людям! — продолжал он.
Молодой человек принял все за чистую монету и сглотнул наживку.
— Просто нам нужна машина для поездок, поэтому мы решили, что чем новее машина…
Гарвей всплеснул руками, перебивая его.
— Вот тут-то вы и совершили ошибку. Именно поэтому вы пошли по неверному пути. Именно здесь вы устремились в тупик! Вам не нужна новая машина. Вам не нужна привлекательная безделка на колесах, которые штампуют на конвейере, покрывают блестящим хромом, с хвостовым стабилизатором и идиотским названием, причем такого качества, что и наперстка не наполнишь. Я знаю, что вам нужно! — Тут он снова ткнул пальцем в лицо юноши. — Вы ищете мастерство, приходящее лишь с возрастом! Надежность, которая приходит с испытанной технологией! Преимущество традиционных средств передвижения!
Он подался назад, словно приоткрывая бриллиант Надежды, и показал машину за своей спиной.
— Вот то, что вы ищете. «Шевроле» 1938 года с четырьмя дверцами. На нем вы доберетесь куда захотите и вернетесь домой.
Голос Гарвея не смолкал ни на секунду. Его речь длилась четыре или пять минут. И хотя сделка казалась случайной, она была давно устоявшейся процедурой. Гарвей делил ее на три стадии. Первой был резкий удар, «припирание к стене», имевшее целью начальные контакты. Вторая — в нее он как раз входил — была тихой, довольно благотворной и терпимой. Позже наступала часть третья — заключительная.
А в данный момент он мило улыбался двум молодоженам, подмигнул девушке, словно говоря: «У меня самого дома полным-полно таких крошек, как ты», — затем более мягко указал на «шеви».