Мишень расплывалась. Попасть по ней – нереально. Я испустила обреченный вздох. Тедди подошел ко мне. Его теплое дыхание просто ошпаривало шею. Его руки так легко легли поверх моих таких холодных и немного костлявых. Нежно. Он прижался сильнее.
«Дыши, Анна, дыши…»
Его тело излучало невероятное тепло. Это тепло способное растопить снег. Да, что там снег, оно способно растопить Антарктику.
- Анна, дыши ровно. Расслабься. – Его тихий шепот раздался возле моего уха. – Прицелься и стреляй.
«Расслабься…»
Я не могу расслабиться. Мне страшно. Мне страшно находится рядом с ним, когда он почти держит в руках пистолет. Мне страшно, потому, что я в своей голове уже нарисовала картины своей смерти от его рук. Правду говорят, что страдания принесенные родным человеком воспринимаются больнее. Но влюбиться, зная человека один день невозможно.
«Телесная память — худшая память на свете, потому что вмещает в себя: ощущения, прикосновения, дрожь и ни доли разума» 8.
Однако в мою память уже врезались воспоминания. Его руки, губы, глаза. Его жесты, мимика, движения. Он весь в моей памяти.
«Влюбиться, зная человека один день невозможно…»
Тишину, которая заполонила комнату, разрезал выстрел. Мгновенный. Молниеносный. Быстрый. Руки Теодора все еще лежали на моих руках.
А ведь мы все летим вниз, мы превращаемся в нравственных уродов, раздутых своим ничтожным и никому не нужным самомнением. Мы просто летим вниз. То чувство, когда он прикасается ко мне, заставляет меня стать одной из тысячи. Я превращаюсь в урода, который так и норовит ощутить прикосновение на своем теле.
- У тебя неплохо получается, Анна. – Он взял пистолет из моих рук.
Он такой… Такой сексуальный.
Я резко повернулась, и мои глаза встретились с его глазами. Холодные. Темные. Как такие красивые глаза могут быть настолько холодными? Я впилась своими губами в его. Такие сладкие, со вкусом виски. Обжигающие. Немного шершавые, но такие родные. За один день они стали мне родными. Господи, еще несколько дней проведенных в его компании и я уже не смогу жить без него.
Теодор резко отстранился от меня. Его льдинки осмотрели меня.
- Твое обнаженное тело должно принадлежать тому, кто полюбит твою обнаженную душу, Анна. – Он буквально выдохнул эти слова мне в губы. – Я не такой, прости. Я не умею любить.
- Я тоже.
- Такую женщину, как ты должны любить. – Он взял бутылку виски и сделал внушительный глоток. – Я не хочу убивать в тебе тебя.
- Если мне суждено умереть, тогда пусть я умру от руки того, в кого уже успела влюбиться. – Я забрала из его рук янтарный напиток.
- Не влюбляйся в меня, Анна. Я очень жестокий человек.
Я засмеялась. Мой смех эхом прошелся по стенам большой комнаты.
- Пойдем, Энни, я уложу тебя в кровать.
Даниэль Фримен сидела в кабинете Давида Хадиса. Сам Давид рассматривал новые улики, которые предоставила Нина Вуд. Снег в Чикаго летел с аномально-быстрой скоростью. Синоптики давали не благоприятные прогнозы. Саму Даниэль не грела ее «кожаная» курточка, сделанная специально на заказ с хорошего заменителя кожи, где-то года три назад. Она не привыкла к такому количеству снега и даже не подозревала, что Чикаго настолько заметет. Погода в городе оставляла желать лучшего, а за городом так отнюдь. Чикаго и пригород замело.
- Ну, что Фримен. – Хадис отложил полностью изученные документы. – Нужно вызвать на допрос Томпсона и Уильямса.
- А Уокер и Линдберг?
- Потом. – Давид поднялся с кресла.
- Мне кажется, что лучше поговорить с ними всеми в один день.
- Пока здесь все решаю я. – Рыкнул Хадис и ушел с кабинета, предварительно накинув пальто.
- Идиот! – прокричала Даниэль.
- Я все слышу! – Хадис засмеялся, его смех раздался из-за закрытой двери.
В последнее время в жизни Даниэль все кардинально изменилось. Изменилась и она сама. Бывало ли у вас такое ощущение, как будто превращаешься в скверную пародию самого себя? Как будто все секреты, тайны и пороки выставили на всеобщее обозрение? Как будто тебя, как ведьму, сжигают на костре. При этом все, кто раньше называл себя другом, тыкают в тебя пальцами и злобно рычат в твою сторону. Для них ты стаешь прокаженной, и от этого тебе хочется на весь мир закричать: «Люди! Я не виновна! Я просто хочу жить» Почему я не могу быть самой собой? Почему жизнь – мираж? Как же трудно возвращаться в очаг одиночества после ничтожных попыток достучаться до самой себя…
Сейчас ей еще сложнее. Такое чувство, что кто-то сдавил ей шею своими грязными, костлявыми ручищами и душит. Ногти впиваются в нежную кожу. Невозможно сделать вздох. Трудно. Тяжело. Невозможно. Она, как кукла. Марионетка, которой играют в жестокие взрослые игры. Но почему все так? Почему она просто не может переступить через свою гордость и сказать три заветных слова?
«Я тебя люблю!»
Звучит так сладко. Но, когда распробуешь – горько.
Хотя кому их говорить? Хадис красив, но Дани понимает, что чувствует к нему простую влюбленность. Не больше.
Даниэль крутила в своих руках старенький телефончик марки «Nokia» , который купила еще в колледже. Ей было не по себе. Такое чувство, что что-то должно случиться, вот только что?
Она так давно не выходила в люди. Постоянно на работе. У Дани никогда не было лучшей подруги, да и друзей в прочем было несказанно мало. Всего двое. Анна и Давид. Анна Рид – ее школьная подруга, только с ней Дани могла поговорить. Теперь Даниэль и Анна стали меньше общаться, можно сказать, практически не общаются.
Даниэль Фримен должна в своих действиях следовать словам детектива Хадиса. Прокурор назначила его главным по этому делу, и блондинке ничего не остается, как слушать его. Она вызвала на допрос Эдама Томпсона. Он прибыл в отдел ровно через час после вызова.
Невероятно красивый молодой человек стоял в фойе, когда детективу Даниэль Фримен сообщили о приходе Эдама Томпсона. Даниэль когда-то давно видела этого мужчину на фотографии. Ее к нему тянуло. Сейчас, когда он стоит перед ней весь такой не приступный и серьезный, она убедилась, что чувство, которое она испытывает к Давиду всего лишь влюбленность. Точно такая же, как и к Эдаму. Он ей до жути нравился. У этого мужчины, безусловно, есть шик. Стояло только взглянуть на него, и было видно, что он из себя представляет. Богатый мальчик, капитан школьной футбольной команды, сердцеед. Парень, за которым бегала вся школа. Он, безусловно, такой. Даниэль подозревала, что у такого мужчины точно кто-то есть. Такие, как он не бывают одиноки.
- Здравствуйте, мистер Томпсон. – Дани расплылась в улыбке. – Я детектив Даниэль Фримен.
- Очень приятно, мисс Фримен.
Галантен. Красив. Он как дьявол.
- Пройдемте в мой кабинет.
Он медленно последовал за блондинкой. Сама же Даниэль немного нервничала, она всегда испытывала чувство неуверенность рядом с подозреваемыми. Девушка старалась проследить за каждым движением, уловить каждое слово, каждый жест и каждый вздох. Ей это нужно было. Она знала, что если не она, то никто. Хадис не настолько наблюдателен, он не может видеть людей насквозь, он очень убежден, что люди боятся лгать тому, у кого есть жетон полиции. Это утверждение всегда бесило Фримен. Она знала, что люди – лживы. Вокруг одна ложь. Некоторые убеждены, что лгать во благо хорошо. Дани же убеждена, что лгать – плохо, даже если это ложь во благо. Ложь всегда выплывает наружу. Дани лишь только помогает ей выбраться быстрее.