«Ладно, она француженка, – подумал он, – но остальные-то нет. Уже на протяжении шестидесяти лет они американцы, даже если не желают этого признавать».
– Ты думаешь, что она каким-то образом причастна к убийству?
Зак кивнул:
– Я просто уверен в этом и собираюсь доказать.
– Это вредит здоровью, – с враждебным вызовом произнесла Эммануэль, когда Зак подошел к ней. – Все эти мужские привычки – курение сигар и трубок.
– Вы заботитесь обо мне, мадам? – Он остановился около нее так близко, что кончик его ножен коснулся ее черных юбок. – Я тронут.
Она улыбалась натянуто и слегка презрительно, но Зак почувствовал, что ее дыхание участилось, движение высоких округлых грудей под черным кружевом траурного платья стало более заметным.
– Вы когда-нибудь видели легкие курильщиков? – Эммануэль. – Они коричневые, сморщенные и сухие.
Зак попытался представить себе эту картину; она показалась ему неприятной. Тем не менее он постарался изобразить на лице улыбку – столь же холодную, как и у Эммануэль.
– Вот как? Неудивительно, что когда он пробегает с полквартала, то начинает дышать, как паровоз.
Она рассмеялась – это был короткий, быстрый всплеск искреннего веселья, который словно озарил ее лицо.
– Вы делаете это намеренно, не так ли? – внезапно произнес Зак.
– Что, месье?
– Держите людей на расстоянии, заставляете их думать, что вы отличаетесь от остальных.
Эммануэль стала серьезной. Теперь она казалась растерянной и менее самоуверенной. Зак никогда не видел ее такой, но и сейчас она оставалась привлекательной.
– Я действительно странная.
Он отрицательно покачал головой:
– Вы просто не такая, как все. Это и кажется необычным.
– Да, большинству людей. – Их глаза встретились. Какое-то время они пристально смотрел и друг на друга, и было в этом что-то интимное и очень волнующее.
Зак первым отвел взгляд в сторону, туда, где спокойно разговаривали Антуан Ла Туш и сестра Генри Сантера Элис.
– Мне говорили, что они из старинной и уважаемый семьи, эти Ла Туш. Но никто не может сравниться со старинностью рода и богатством семьи де Бове.
– Похоже, вы интересовались мной, месье.
– Днем у меня было много работы.
– И что вам рассказали?
– Я узнал, что доктор Жак Маре прибыл в Новый Орлеан из Франции в 1848 году. – Держа в руках поднос с хересом, мимо прошел угрюмый чернокожий мужчина. Зак взял стакан и поблагодарил. – Эта дата говорит о многом, – продолжил он. – В тот год произошли революции, из-за которых пришлось бежать многим людям по всей Европе.
Эммануэль подняла бокал, словно произнося тост.
– В результате «свободы», «равенства» и «братства».
– Должно быть, у ваших родителей был интересный брак, – произнес Зак, пригубив из стакана. Херес был холодным и сухим.
– Скорее необычный – парижский революционер и внучка графа Бургундского, потерявшего голову на гильотине.
Эммануэль отпила глоток, ее глаза излучали легкий интерес.
– А кто вы, мадам, – продолжил Зак, видя, что она не реагирует на его слова, – аристократка или революционерка?
Вино смягчило ее губы, делая их полнее. В неярком свете глаза Эммануэль казались необычно большими.
– Я ни то и ни другое. – Она повернулась, чтобы поставить бокал на стол. – А это имеет отношение к убийству Генри Сантера? – Она бросила на него косой взгляд. – А, месье?
Видя вызов в ее глазах, Зак холодно ответил:
– Я навел справки об отличиях во французской и американской медицинских школах. Большинство докторов из Нового Орлеана пошли служить в армию конфедератов, но и те, кто остался, не припоминают особых споров между доктором Сантером и его коллегами.
Эммануэль раздраженно подняла брови.
– Вы и в самом деле думаете, что они вам все расскажут?
– Может быть. Над чем конкретно работал Сантер незадолго до гибели?
Эммануэль небрежно повела плечом, но это далось ей нелегко.
– На протяжении нескольких лет он писал труд о вреде кровопускания. В последнее время из-за недостатка лекарств, вызванного блокадой наших портов, Сантер занимался лечебными свойствами местных растений. Здесь в болотах живет африканец, которого все зовут Папа Джон. Большинство считают его шаманом вуду, но он всю жизнь изучает природные лекарства. Генри часто его посещал.
Зак медленно втянул в себя херес, не сводя взгляда с ее красивого лица, спокойного и одновременно лживого.
– Почему вы мне это говорите?
Она снова пожала плечами:
– Я думала, это имеет значение.
Он отрицательно покачал головой:
– Вы не желаете мне помочь и хотите, чтобы я ушел и оставил вас в покое. На что вы надеетесь? Что ваш Папа Джон – как это говорят – нашлет на меня «гри-гри»?
Она рассмеялась:
– Возможно. Говорят, он читает мысли и предсказывает будущее.
– А вы были у него?
Эммануэль задумчиво тронула брошь на блузке, затем, как бы опомнившись, поспешно отвела руку.
– Я не интересуюсь своим будущим, – произнесла она. Казалось, скулы обострились на ее красивом лице. – Никто не может предсказать… что будет угрожать ему.
– Должно быть, он не говорил Генри Сантеру о том, что ожидает его впереди. Или Сантер не принял предсказание всерьез.
– Генри не был доверчивым человеком, но Папе Джону он верил, – мягко произнесла Эммануэль.
– Я могу остаться, если это необходимо, – предложил Хэмиш, когда через пятнадцать минут они уходили с поминок.
Зак отрицательно покачал головой:
– Думаю, что мы узнали здесь все, что могли. Кроме того…
Они прошли через похожие на туннель ворота, затем на мгновение задержались на кирпичной насыпи. В теплом влажном ночном воздухе ощущались запахи города, смешанные со сладковатыми ароматами магнолии и жасмина, застоявшейся воды и влажной плодородной земли.
– Дадим им возможность обсудить нас.
Хэмиш и Зак повернули на Бургунди-стрит, по направлению к каналу, где они проживали. Генерал тоже занимал особняк, полный дорогих конфискованных вещей. Однако Зак прошел мимо дома для офицеров и направился к реке, где расположились многочисленные питейные заведения, бордели и карточные залы. Здесь собирались люди всех цветов кожи и национальностей и можно было узнать много интересного.
Самые злачные питейные заведения в Новом Орлеане находились на берегу, хотя таверны и казино были раскиданы по всему кварталу, по большей части на улицах, шедших параллельно берегу – таких как Бурбон и Ройял, – там же размещались и деловые учреждения. Зак пересек улицу Дофин и увидел пять или шесть солдат, собравшихся на насыпи. Их синяя форма в свете фонарей выглядела почти черной. Солдаты громко разговаривали, их движения были неловкими от солидной дозы алкоголя. Когда Зак подошел ближе, он понял, что солдаты окружили какого-то темнокожего человека средних лет, одетого в аккуратный однобортный костюм, с цилиндром на голове. Похоже, это был преуспевающий бизнесмен.
Широкоплечий дюжий сержант с развевающейся светлой бородой и ярко выраженным акцентом уроженца Огайо с силой дергал его за плечо.
– Ты думаешь, что ты такой же, как и белый, парень, – произнес он, наклоняясь над лежащим, – только потому, что какой-то «масса» дал твоей бабке свободу, когда она от него понесла? Ты считаешь, что это дает тебе право ходить по мостовой и не уступать дорогу настоящему белому?
Человек лежал не шевелясь, в тусклом свете трудно было различить выражение его черного лица. В этом городе было более одиннадцати тысяч «gens de coulcur librcs» – свободных цветных. Предки некоторых из них перестали быть рабами уже давно. Кое-кто даже получил образование, был обучен ремеслу и имел плантации с рабами. Сержант пнул цветного еще раз.
– Я с тобой разговариваю, черномазый.
– У меня большое горе, месье, – глухо произнес человек по-французски с безукоризненным парижским акцентом. – Я вас не понимаю.