– Месье, – прошептала она. – Мой сын… Его друг…
Зак поднял голову и, продолжая тяжело дышать, убрал руки с ее плеч. Эммануэль поспешно отпрянула, но майор не сделал попытки снова дотронуться до нее.
– Скольким еще придется умереть, пока вы не преодолеете свои предубеждения и не скажете, что происходит? – произнес он с внезапной холодностью.
Взявшись за кончики складок своего траурного платья, Эммануэль медленно покачала головой:
– Это не имеет ничего общего с убийствами.
Она услышала, как ее издали позвал Доминик:
– Мама, мама! – Сын бежал к ней по дамбе; над его головой летел воздушный змей. – Мама, посмотри, как высоко!
– Закончим разговор на эту тему, – вздохнул майор. Взяв в руку поводья, он вскочил в седло и поскакал прочь. Его одинокая фигура четко вырисовывалась на фоне закатного южного неба.
Вечером того же дня Эммануэль внезапно проснулась с бьющимся от страха сердцем. Было где-то около полуночи, на улице к этому времени совсем стихло. Она села в кровати, пытаясь понять, что ее разбудило. Но в доме стояла такая тишина, что в ушах буквально звенело, а темнота вокруг была густой и непроницаемой.
Чувствуя, что от страха у нее по спине пробегают мурашки, Эммануэль прокралась к двери комнаты Доминика. Он мирно спал, в тишине ночи его дыхание было чуть слышно. Тем не менее Эммануэль заставила себя пересечь комнату. Ее босые ноги ступали совсем бесшумно по непокрытому полу. На миг Эммануэль смутилась – наверное, сейчас она выглядит глупо. Решив вернуться в постель, она все же направилась к двери, чтобы проверить, закрыта ли та на засов.
По пути она обратила внимание на стеклянные раздвижные окна в гостиной, которые были заперты на защелки. Она прошла дальше, к входу. Коридор был пуст, а дверь предусмотрительно закрыта от всех ночных угроз. Но… кто-то поднял засов! Эммануэль поняла, что она проснулась именно от этого звука.
Кто-то вышел, после чего закрыл за собой дверь.
Глава 15
Рано утром следующего дня Эммануэль взяла напрокат у одного из соседей аккуратную маленькую серую кобылу и поехала на восток. Там, у болота, в похожей на гриб хижине жил чернокожий, который, как говорили, был способен предсказывать будущее.
В детстве ее не учили езде верхом. Но в первый же год замужества, столь радостный для нее, Филипп взял ее в Бо-Ла и научил ездить на лошади, как и многому другому. Поэтому не было удивительного в том, что, проезжая мимо теснившихся хижин, полей сахарного тростника и леса, Эммануэль думала именно о муже.
Ночью, обнаружив, что на закрытой входной двери не было засова, она побежала к Роуз и нашла ее спокойно спящей.
– Но как? – недоумевала мулатка, когда Эммануэль все ей рассказала. Сев на кровати, она прижала кулаки к груди. – Как кто-нибудь мог войти? И что он здесь делал?
Вместе они внимательно осмотрели дом, пытаясь найти хоть какой-либо след ночного посетителя, но безуспешно.
– Это происшествие может иметь только одно объяснение, – решила Эммануэль, когда они сидели на кухне и пили из толстых кружек горячий кофе с цикорием. – Кто-то спрятался в доме днем, когда дверь не была заперта, а ночью сделал то, для чего пришел.
– Вот что я скажу, – произнесла Роуз. – С этого дня входная дверь у меня будет заперта весь день. А утром я буду выбрасывать все остатки пищи. Кто бы это ни был, он обнаружит, что ему нечего отравить.
Эммануэль промолчала, хотя, по ее мнению, если бы кому-то понадобилось их убить, то для этого совсем не обязательно подсыпать в еду яд.
– Ты слышала какие-нибудь разговоры на рынке, Роуз? – Это бойкое место было известным и ценным источником информации, которую здесь можно было узнать как у белых, так и у чернокожих.
– О, там много болтают, – беспечно сказала Роуз. – Но никто ничего на самом деле не знает.
– И о чем?
Роуз отвела взгляд.
– Глупые разговоры.
Держа кружку в руках, Эммануэль наклонилась вперед:
– Скажи мне, Роуз.
Роуз перевела взгляд на лицо Эммануэль и протяжно выдохнула:
– Некоторые считают, что это Филипп. Якобы он не погиб на болотах, как думают янки. Что он оправился, но потерял рассудок и теперь убивает всех, кого знает.
Эммануэль сжала кружку с такой силой, что сама удивилась, как та не треснула.
– Что еще?
Роуз пожала плечами:
– Другие винят английского доктора или немецкого парня, которому ампутировали ногу. Но, скорее, люди просто не любят тех, кто говорит с акцентом или живет не так, как они.
Эммануэль машинально кивнула, но у нее возникла мысль, которую она никак не могла отогнать. В конце концов, после долгих бессонных ночей, в течение которых она раздумывала над своим предположением, она направилась сюда, на протоки реки Байу-Соваж. Этот поступок казался ей глупым, поскольку хотя она очень уважала знания Папы Джона в области целебных растений, но никогда не верила в его способности предвидеть будущее. Поэтому, приближаясь к небольшой поляне, Эммануэль мысленно говорила себе, что она здесь только потому, что люди делятся с чернокожим своими секретами, предположениями и страхами. Внезапно она вспомнила, что Филипп совсем не верил в способности Папы Джона.
Когда она подъехала к хижине, неф сидел за небольшим, покрытым белым покрывалом столом, на котором не было ничего, кроме грубо вырезанных деревянных чашек, наполненных раковинами каури. По другую сторону стола стоял стул.
– Вы хотите сказать, что ждали меня, не так ли? – произнесла Эммануэль, натягивая поводья.
Откинув голову, негр раскатисто рассмеялся.
– Вы думаете, что знакомые сообщили мне о вашем визите?
Эммануэль привязала серую кобылу к ветке кипариса и направилась к негру.
– А это так? – поинтересовалась она, останавливаясь перед столом.
– Ничего подобного.
– Но тогда как вы догадались, что я приду?
– Наверняка я знаю только то, что мне говорят.
Поколебавшись мгновение, Эммануэль направилась к свободному стулу.
Она положила руки на белоснежную ткань.
– Тогда потрясите раковины каури и вызовите божество, чтобы оно сказало, кто это сделал.
– Это не так просто.
Эммануэль пристально взглянула ему в глаза.
– Вот как?
Негр протянул ей деревянную чашу с раковинами.
– Держите ее обеими руками. Очистите свой ум от всего постороннего, думайте только о том, что вы хотите узнать.
Чашка оказалась гладкой и холодной; казалось, она вибрировала, что испугало Эммануэль.
– А теперь закройте глаза, потрясите раковины и задайте свой вопрос.
Затем Папа Джон снова потряс раковины и начал петь песню на языке своей далекой родины – по рассказам Генри Сантера, негр адресовал магические песни четырем частям света, вызывая свое божество, а также «Всемогущего отца». Негр верил в особенную религию – вуду, в которой перемешались воспоминания о древних африканских религиях и мистический католицизм Санто-Доминго, острова в Карибском море, на котором Папа Джон был рабом до того, как его перевезли сюда, в Новый Орлеан.
Эммануэль молча смотрела, как неф раскачивается взад и вперед. Мускулы на его щеках странно провисли, а глаза закатились. Старик погрузился в транс. Внезапно он рассыпал раковины по столу. Эммануэль испугалась и вскочила. Однако Папа Джон остановил ее жестом и начал внимательно изучать их расположение.
– Довольно опасное сочетание свирепых чувств. Ненависти и даже темной кипящей ярости, – проговорил он, наклоняясь к раковинам и чуть не касаясь их лбом.
– Я знаю, – сказала Эммануэль.
Негр взглянул на нее, от удивления в уголках его глаз появились морщинки.
– В самом деле?
Эммануэль не очень-то верила в сверхъестественные способности Папы Джона, но доверяла своим предчувствиям.
– Я ощутила это. В ту ночь на кладбище.
– Что целились в вас?