– Он был не таким, как остальные мужчины?
Она кивнула.
– Филипп сказал, что я очень красивая. – Ее губы тронула добрая печальная улыбка. – Думаю, я смогла бы полюбить его только за это. Оценил меня по достоинству. – Она бросила взгляд на Зака. – Тебе интересно?
– Да. Он восхищался твоим умом и силой духа и вместе с тем желал тебя как женщину.
– Ты прав. Я встречалась с другим человеком, но он смеялся над моим стремлением изучать медицину. А Филипп поощрял меня, он восхищался мной, я ему нравилась. Это вскружило мне голову. Он был таким красивым, чувственным и сильным. Мог побеседовать об искусстве… музыке… жизни.
– И о грехах человеческой плоти, – сухо добавил Зак.
Ее лукавая улыбка не понравилась Заку, он почувствовал прилив ревности.
– Странно, что ради любви к нему ты оставила свои мечты вернуться в Париж и стать доктором.
Ее лицо стало серьезным.
– Он был для меня всем. Я боялась, что его родители будут против нашего брака, но все устроилось.
Они пересекли улицу Святой Анны и прошли мимо бильярдного зала; сквозь открытые двери были видны игроки в черных костюмах и ярких жилетках самых разных цветов.
– Вы были счастливы? – спросил Зак, снова взглянув ей в глаза.
– Поначалу. Он ввел меня в мир, о существовании которого я и не подозревала.
– Мир чувств, – заметил Зак. – Гашиш, шелковые узы и эротические ощущения на грани удовольствия и боли.
Они уже подошли к площади Джексона, украшенной сикоморами и вязами, ветки которых медленно покачивались от ветра. Эммануэль повернулась к майору.
– Да. – Она быстро подняла голову и вызывающе улыбнулась. – Мне нравилось это. Ты удивлен?
– Нет.
Она глубоко вдохнула и задержала дыхание. Улыбка медленно сползла с ее губ, а на лице появилось сосредоточенное выражение.
– Потому что это не соответствует твоему характеру? – внезапно спросила она, глядя ему прямо в глаза. – Эта необузданность, стремление отбросить условности и переступить за грань разрешенного.
Зак не стал этого отрицать. После того, что между ними было, она знала его достаточно хорошо.
– Так что случилось с Филиппом?
Они повернули за угол и двинулись вдоль чуть покрытой ржавчиной железной ограды, которая окаймляла площадь.
– Все изменил Доминик. – Она бросила на Зака быстрый косой взгляд. – Не пойми меня неправильно. Филипп был очень рад, что станет отцом. Но он… – Она пожала плечами. – Он потерял ко мне всякий интерес как к своей жене. Поначалу я думала, что он боится повредить ребенку, которого я ношу, и считает мое округлившееся тело непривлекательным. – Погрузившись в воспоминания, она какое-то время молчала. – Филипп любил стройных женщин.
Таких, как Клер Ла Туш, подумал Зак, молодых, с маленькой грудью и узкими бедрами. Рождение ребенка меняет фигуру.
– Я думала, что после рождения Доминика, – продолжала Эммануэль, – все возобновится.
– Но этого не произошло?
Она отрицательно покачала головой и пристально посмотрела на возвышающиеся над пристанью мачты.
– Филипп все больше времени проводил вне дома. Поскольку он учился в медицинской школе и работал с моим отцом и Генри в больнице, поначалу я не обращала на это особого внимания. Уже тогда у него была своя комната, «гарсоньер». Он стал ночевать там, когда я еще носила Доминика. Говорил, что не хочет беспокоить мой сон.
Она помолчала. На улице было почти безлюдно – люди спасались в домах от дневной жары.
Лишь шум ветра да крик чаек, кружащихся в вышине, нарушали тишину.
– Однажды ночью я решила пойти к нему. – Она чуть покраснела, словно было что-то постыдное в том, что молодая жена желает своего блудного мужа. – В тот вечер он встречался со студентом из медицинской школы, но я думала, что он уже ушел, поскольку было поздно.
– И что же?
– Я нашла их. Вместе. – Она нервно и зло сжала ручку зонта и повернула ее в руках. – Потом Филипп объяснил мне, что он всегда больше интересовался мужчинами, чем женщинами, и сказал, что никогда бы не женился, но он единственный сын у отца и ему нужен наследник. Филипп надеялся, что женитьба «вылечит» его, но увы… – Она с горькой улыбкой посмотрела куда-то вдаль, на глазах засверкали слезы. – Я почувствовала себя так, словно меня предали. Думаю, больше всего меня задело то, что он воспользовался моей доверчивостью. Филиппу следовало рассказать мне все заранее, чтобы я знала, за какого человека выхожу замуж. Помню, в ту ночь я сказала ему, что никогда больше не буду счастлива. – Если бы эти слова произнесла другая женщина, они прозвучали бы как в театральной мелодраме. Но в Эммануэль не было ничего наигранного. – Это очень трудно, – негромко произнесла она, – разочаровываться в человеке, которого любишь.
– А что было дальше? – тихо спросил Зак.
Она изящно пожала плечами:
– Он обещал, что подобное никогда не повторится. Я была тогда так очарована им, что поверила.
Заку невыносимо хотелось прикоснуться к Эммануэль, уменьшить ее боль, которая отдавалась в нем самом. Но вместо этого он произнес официальным тоном:
– Он не сдержал своего обещания?
Эммануэль отрицательно покачала головой:
– Не прошло и года, как я застала его снова, но на этот раз с женщиной. А потом я узнала, что у него были и другие мужчины и женщины.
– Ты не хотела с ним расстаться.
– Я не могла, потому что потеряла бы Доминика. Семья де Бове никогда бы не согласилась отдать его мне.
– Даже если бы узнала правду?
Эммануэль повернулась к нему, глядя на него широко раскрытыми глазами.
– Неужели ты думаешь, что я рискнула бы сказать им правду?
– Значит, Филипп тебе до сих пор не безразличен?
– Это тебя удивляет? – Они повернули к выходящим на площадь высоким открытым воротам. – Я не думаю, что любовь просто… испаряется. Она умирает медленно, день за днем. Постепенно из сердца уходит оскорбление за оскорблением, предательство за предательством. До самого конца я и Филипп оставались друзьями. Мы интересовались медициной и работали в больнице; наконец, у нас был Доминик. Я не хочу, чтобы ты думал, будто моя жизнь была плохой – совсем не так. Просто… в ней многое отсутствовало.
С севера набегали тучи. Солнце раскрасило в изумительные золотые цвета густые высокие облака.
– Я вспоминаю тот день, когда оказался на Конго-сквер, – произнес после паузы Зак. – Роуз сказала мне, что Филипп никогда бы не взял себе цветную любовницу, поскольку он не хотел, чтобы его ребенок страдал. По ее мнению, он отлично понимал, что это такое – когда о тебе судят по тому, к какой категории людей ты принадлежишь. – Зак посмотрел на Эммануэль. – Он считал себя особенным.
Эммануэль прямо посмотрела в его глаза, он с удивлением заметил в них боль.
– Мы не вольны выбирать тех, кого любим, – сказала она.
– Но мы можем сопротивляться и не потакать своим желаниям. – Произнеся это, Зак вспомнил, что присущие ему дисциплина и стремление следовать логике не помогают подавить страсть к этой женщине.
Эммануэль отрицательно покачала головой, ее губы тронула легкая печальная улыбка.
– Филипп был гедонистом. Он не мог отказать себе в физических удовольствиях, какими бы они ни были.
Какое-то время они шли молча. Усиливающийся ветер срывал сухие листья с магнолий и гнал их по мостовой. Зак первым нарушил паузу:
– Скажи мне, что случилось в тот весенний день в больнице?
Эммануэль удивленно заморгала – казалось, она совсем забыла о теме разговора.
– Ладно, – произнесла она негромко, после некоторого раздумья. – После того как я застала Филиппа во второй раз, мы пришли к соглашению, что будем жить в одном доме и представляться мужем и женой, но он переселится в отдельную комнату. И мы оба будем вести себя так, как захотим. – Подняв голову, она с вызовом посмотрела в его глаза, ожидая встретить осуждение.
Но Зак ничего не сказал, и она негромко продолжила, тщательно подбирая слова:
– Я тогда не думала, что у меня в жизни кто-то будет. Но время шло… – Она с силой сжимала ручку зонта. – Я часто в слезах лежала в кровати, мечтая о том, чтобы какой-нибудь мужчина хотя бы обнял меня. Это было нестерпимо. В конце концов, я подумала: если Филипп может получать удовольствие на стороне, почему и мне не попытаться? Но мимолетные увлечения мне ничего не давали.