Анегард подавил вспыхнувшее раздражение: сам виноват, что не заскочил к Игмарту, с другой стороны, тот в курсе насчет поездки по деревням.
– Значит, подгадай так, чтобы успеть вернуться. Мне не нужно за день все баронство оглядеть, сколько успеем, столько и ладно. Звать тебя как?
– Лоран, – буркнул тот. – Давайте за мной, господин, раз так. Проедем через лес к ближней деревне, потом полями круг сделаем. Как раз к полудню вернемся.
Послал свою крепкую, коренастую лошадку вперед, а Анегард пристроился следом, немного отстав. Тропа спускалась с холма невероятными зигзагами, на особенно крутых участках казалось, что пешему было бы проще спуститься – напрямик, спрыгивая с одного витка тропы на другой, идущий ниже. Выросшему на равнине Анегарду это было странно, хотя он мог представить, как сложно здесь атаковать и как легко обороняться.
У подножия холма начинался лес. Сначала густой орешник, исчерканный узкими тропками – сразу видно, что сюда ходить за урожаем не боятся. Чуть погодя – тонкие осины вперемешку с ельником, а дальше – густой, мрачный ельник уже безо всяких примесей. По-прежнему слышимая Анегардом неестественная тишина начала вдруг ощутимо давить на сердце.
А кони ничуть не тревожились, и увязавшийся следом пес весело бегал кругами, взрывая рыхлый снег.
– Эй, Лоран! Постой, – окликнул Анегард.
Дождался, пока стражник оглянется – вид у того был не слишком довольный – и спешился, перекинув повод через голову лошади. Сошел с тропы, на первом шаге провалившись в снег по щиколотку, а на втором – по колено. Мелькнула короткая удивленная мысль – надо же, а на открытых местах землю видно, – и тут же ушла, словно тишина эта даже думать мешала.
Анегард закрыл глаза, прислонившись лбом к шершавому тонкому стволу. Отмахнулся, услышав невнятное, словно издалека, напряженное: «Что с вами, господин?». Нужно было бы успокоить, ответить: «Ничего», или «Не мешай», – но почему-то казалось важным не нарушать тишину.
Не было ни слов, ни образов, только чувства. Все те же: голод и ожидание, предвкушение, легкая неуверенность – кого слушать, за кем идти, кто накормит? – и убежденность, что «идти» и «накормят» настанет совсем скоро. И жадное, хищное нетерпение.
Ощущения захлестывали багряной душной волной, перехватывало спазмом горло, скрутило кишки, будто их взялась выжимать слишком усердная прачка. Потом вдруг лицо обожгло холодом, вернулась реальность, и оказалось, что Анегард стоит на коленях в снегу, вцепившись до боли под ногтями в ствол осинки, а Лоран, костеря тройными загибами «не умеющих пить сопляков», растирает его лицо снегом.
Кишки снова скрутило, Анегард оттолкнул стражника, перегнулся пополам. Рвало долго, с желчью и кровью, и чудился на самом краю сознания нетерпеливый голод нелюди, а временами слышался тихий ехидный смех.
Кончилось все дурнотной слабостью, гривой под пальцами – в седле Анегард едва держался, и Лоран вел в поводу. Медленно, с каждым поворотом тропы, с каждым ее витком ближе к замку, становилось легче, и в какое-то мгновение Анегард наконец-то отрешился от слабости в теле и багряной пустоты в голове и смог думать.
Первую мысль – «отравили» – он отбросил сразу, хотя и казалась она самой вероятной. Но кормили его из общего котла, подававшая еду служанка ничего не могла подкинуть в миску за три шага от печи до стола. Зато Анегард отлично помнил, как откликалась дурнотой в горле близость Зиговой стаи – а ведь те были вменяемей этих. Отравиться чувствами нелюди – да уж, не думал, что и так бывает.
Случайно ли это совпало с его намерением проехать по деревням, Анегард не гадал – что толку? Подумал лишь, что правильно отговорил Игмарта ехать в Азельдор.
В замке он сполз с седла, постоял, придерживаясь за гриву, пока не отступила слабость в ногах. Хотел было сказать Лорану, что не пил ни капли, но не стал – пусть думает, что хочет, плевать. Сел у стены, подставив лицо солнцу, закрыл глаза.
Здесь все было как нужно, как всегда. Словно замковые стены сохранили кусочек нормального мира среди пустыни, полной голода и жажды. Здесь фыркали кони и лениво валялись, греясь на солнце, псы, и запертые в птичнике на откорм гуси жадно набивали зобы зерном. И ничего не чуяли.
Вот только люди здесь не смеялись.
Анегард просидел так, пока во двор не вышел Игмарт. Королевский пес казался взвинченным и злым. Что-то приказал идущему следом стражнику, тот кивнул и умчался, а Игмарт внимательно оглядел двор и направился к Анегарду. Спросил резко:
– Что с тобой? Лоран болтал, что напился?
Анегард пожал плечами и рассказал. Марти выругался глухо и зло, протянул руку:
– Вставай, пойдем. Собираюсь дядюшку прикопать, пока здешние вороны от его тухлого мяса не передохли.
Ладонь королевского пса, широкая, твердая и приятно горячая, окончательно вернула Анегарду ощущение реальности. Хотя потусторонняя жуть лишь отступила, а не развеялась.
– Надо Зига ждать, – Анегард поднялся, но не спешил разрывать нечаянное рукопожатие. – Сами не справимся. Не знаю, как ты, а моих сил не хватит.
– Значит, дождемся, – хмуро ответил Игмарт.
«Прикопать дядюшку» в исполнении Игмарта Герейна выглядело как полноценный обряд очищения от нежити. Снятое с ворот тело прежнего Герейна, и впрямь уже изрядно поклеванное птицами, втащили на огромную, щедро политую маслом поленницу, но прежде, чем поджечь дрова, выложили вокруг контур из серебра – Игмарт не пожалел полного кошеля монет, – а тело засыпали солью. И все это – под старинные, проверенные временем и поколениями защитные наговоры. Собравшиеся на «похороны» люди – замковая челядь, стражники и даже кто-то из деревни – кивали удовлетворенно. Но Анегарда не оставляла тревога, и отголосок той же тревоги видел он в лице королевского пса.
Подожгли с четырех углов одновременно. Пламя занялось с треском и искрами, и, пока добралось до трупа, за языками огня не разглядеть стало ничего. И все же кто-то из девок ахнул, а кто-то взвизгнул, когда среди огня начали пробиваться густые клубы черного, едко вонючего дыма.
– Не визжи, не встанет, – не оглядываясь, бросил Игмарт. И добавил уже тише, как будто только для одного Анегарда: – Я чую, как его ждут – там. Только знаешь, Лотар, совсем мне это не нравится.
– А что сделаешь? – философски вопросил Анегард. – Мертвому путь один, это мы с тобой, пока живы, можем трепыхаться.
Марти хохотнул невесело, хлопнул Анегарда по плечу. Пламя взвилось выше, дым затягивал двор, заставляя кашлять, и люди медленно, шаг за шагом, отступали от костра. Кое-кто отводил взгляд, а то и отворачивался, страшась всматриваться. Анегард их понимал – ему тоже было не по себе, он ощущал всей сутью нависшую над замком злую тень. Все эти люди слишком долго знали, какая смерть могла настигнуть любого здесь – их самих, детей, близких. Привыкли каждый миг помнить об этом. И даже теперь – боялись.
А Игмарт стоял почти у самого огня и глядел в пламя с таким напряжением, будто готов был загонять «дядюшку» обратно, если тот вдруг поднимется. И, наверное, именно сейчас все его люди – и те, которые помнили чудом выжившего мальчишку, и те, что впервые увидели его наглым королевским псом – окончательно признали его господином и защитником. Поверили в его силу, как привык, сам не заметив, когда, верить Анегард.
Горело долго. Оседала на снегу черная жирная сажа, порывы ветра то сносили дым в сторону, то прижимали к земле. Люди прикрывали ладонями рты и носы, но не расходились. Наверное, хотели своими глазами увидеть, убедиться, что тот, кто так долго держал их в страхе, теперь в самом деле мертв, прогорел до пепла и костей. И что останки его, еще раз основательно засыпанные солью и серебром, зарыты, как положено, на нехоженом месте, и завалены диким камнем.