— Рэнси, — прошептала я.
Анегардова пояса как раз хватило обернуть два раза вокруг могучей шеи пса. Я затянула пряжку, провела ладонью под ремнем, проверяя, не туго ли. Рэнси недовольно дергал головой, пришлось его успокаивать, а это не так-то легко, когда у самой поджилки трясутся…
В кармане камзола обнаружился платок. Тонкий, с вышитым в уголке алым медведем Лотаров… как бы не тот самый, которым Анегард мне слезы вытирал…
Намочила в не успевшей высохнуть крови, привязала к получившемуся ошейнику.
— Рэнси, хороший мой… Ищи Гарника… приведи нам помощь, Рэнси!
Я вызвала в памяти понятный псу образ Гарника — запах кожи, металла, коней и чего-то еще, неопределимого для человека, но явственного для собаки. Не отвлекайся, Сьюз… Не трясись, успокойся, иначе пес тебя не поймет!
Найди Гарника, Рэнси… беги в замок и найди Гарника!..
Я повторяла и повторяла, и вслушивалась изо всех сил, ловя ответ. Смутные образы: лес, тропа, замок, двор казармы, ладонь капитана, пахнущая сталью и конским потом… Готовность: бежать, найти, позвать. Умница мой…
Давай, Рэнси, беги!
Гарник поймет, не может не понять.
Бабушка встретила меня тревожным взглядом.
— Все хорошо, — сказала я. — Рэнси в замок отправила.
— Садись, — бабуля встала, уступая мне место. — Пойду питье заварю.
— Как он?
— Скоро очнется. Шевелиться не давай, говорить… ясно, рот ему не заткнешь, но тоже не давай. Скажешь: если жить хочет, пусть молчит и лежит смирно.
Усаживаясь на низкую табуретку рядом с кроватью, я думала, что прекрасно обошлась бы без наглядного урока по лечению боевых ран. Особенно если учиться предстоит на нашем Анегарде.
Пока я устраивала вороного, разливала слезы и налаживала Рэнси в дорогу, бабуля похозяйничала в моей комнате. Передвинула сундук ближе к кровати, на его широкую крышку поставила свечу. Закрыла окно ставнем: это я люблю спать под шорохи и лунный свет, а раненому ни к чему ночная стынь. Вроде мелочи, но комната сразу стала… нет, не чужой, — но и не моей. И потому его милость Анегард в моей кровати ничуть не казался… неподобающим, всплыло в памяти господское словечко. Я лишь мельком удивилась, как мысли о таком могли забрести мне в голову, и тут же забыла о них.
Ровный огонек свечи притягивал взгляд. Он был такой теплый, и свет его — тоже. Намного теплее лунного. Жаль, думала я, что свечи так дороги. Что держать их в доме лекарка может только ради таких вот случаев — когда среди ночи вдруг что серьезное.
Анегард шевельнулся, напрягся.
— Лежи, господин, — я осторожно коснулась его плеча. — Тихо лежи, не шевелись.
— Как я… здесь?..
— Молчи, нельзя тебе говорить! Конь принес, вот как!
— Очнулся? — вошла бабушка, и комнату наполнил запах лечебного отвара. — На-ка, господин, выпей.
Я глядела, как уверенно бабушкина ладонь придерживает голову молодого барона, как ловко бабуля держит кружку — Анегарду только глотать остается, и ни капли мимо. Я бы не смогла, у меня до сих пор руки дрожат. Негодящая из меня лекарка…
— Значит, так, — бабушка поставила наполовину опустевшую кружку на сундук, отерла чистым лоскутом выступивший на лбу Анегарда пот. — В замок Сьюз весточку послала, дадут боги — получат. Это я первым делом говорю, чтобы ты, господин, лишним беспокойством себе не навредил. А теперь вот что запомни: раны твои не из тех, что в единый боговорот лечатся. Знаю, война на носу, тебя в бой тянет; так вот, один у тебя нынче бой — выжить. Я за свою жизнь многих на ноги подняла и за слова свои отвечаю: чтобы тебя Старухе не отдать, потрудиться нам всем придется.
И подсунула ему еще кружку — с сонным отваром. И когда заварить успела?..
Я вдохнула успокаивающий парок. Когда за дело бралась бабушка, сразу верилось — все будет хорошо. Вот и Анегард послушно закрыл глаза в ответ на ее "Постарайся теперь заснуть, господин".
— Будет просыпаться, давай первым делом вот это, — бабушка переставила одну кружку ближе к кровати, — потом это, — кивнула на ту, что дальше. — Сколько выпьет. Чем больше, тем лучше.
— Он не умрет?
— На все воля богов, — тяжело вздохнула бабушка.
Остаток ночи я так и просидела — глядя то на ровный огонек свечи, то в лицо Анегарду. Отирала пот с его лба. Когда стонал или открывал глаза, поила. Молча молила богов о помощи: Звериную матерь, свою покровительницу, и Воина, покровителя Анегарда, и Жницу, в чьей власти обрезать спряденную Старухой нить, и саму Старуху, хоть и говорят, что она глуха к мольбам. Думала о Рэнси: добрался ли до замка? Потом вдруг сообразила, что перевезти Анегарда домой все равно не получится, раз ему даже в кровати лучше пока не шевелиться. А значит, молодой барон так и будет лежать здесь, беспомощный, и хорошо бы у Гарника хватило людей охранять и его и замок!
Мне было страшно. Очень страшно.
Под утро вошла бабушка, долила в кружки отвар, сказала тихо:
— Сьюз, девонька, иди поспи, я посижу.
Я хотела отказаться, но вдруг зевнула — и поняла, что и правда почти засыпаю. Бабушкина кровать показалась мне самым желанным в мире прибежищем.
Кажется, я заснула даже раньше, чем донесла голову до подушки.
Конское ржание, голоса под окном… Я вскинулась с одной мыслью — помощь пришла! — и, только выбежав на крыльцо и увидав гостей, сообразила: Гарник всяко еще не успел бы.
Десятка полтора всадников оглядывали наш дом. Неказистые вислобрюхие лошадки, явно больше привычные тянуть плуг или телегу, чем ходить под седлом, и цепы с топорами вместо мечей выдавали в них вчерашних селян. Не иначе Ульфарово ополчение, то-то и рожи смутно знакомы — небось на ярмарку в Оверте мимо нас ездили, у Колина ночевать останавливались. А теперь, значит, грабить пришли, по натоптанной дорожке? Ишь, стеганки понатягивали, железками увешались, уже и войско… известно, в курятнике любой петух за сокола сойдет!
А вот главарь их явно не деревенского выводка птица. И жеребец под ним почти так же хорош, как Анегардов вороной, и доспех — кожаный, железными бляшками ушитый, и меч у седла. Наемник, пес войны. Чем-то он мне Зигмонда напомнил, разве что в полностью человеческом облике. Та же властность в осанке и взгляде, а косой шрам через всю морду стоит, пожалуй, звериных глаз и клыков.
— Ну и что у нас туточки? — с нарочитой ленцой выцедил наемник. — А туточки у нас дева сладкая, краса-мечта, — и причмокнул обветренными губами. — Что молчишь, гостей в дом не зовешь? Нехорошо, красавица.
— Это… — подал голос рыхлый и белый, как квашня, парень на мышастой кобыле. — Ты б, командир, того… лекарка она.
— Лекарка? — недоверчиво протянул главарь. — Вот эта цыпонька — лекарка?
— Точно-точно, — поддакнул кто-то из-за широкой наемничьей спины. — Все в округе знают, здесь баронова лекарка живет и внучка ее, тоже не последнего разбора знахарка. К ним даже молодой маг из Оверте за зельями приезжает!
Губы главаря искривила похабная ухмылка:
— Да уж ясно, за какими бесами тот маг так далеко мотается. Я и сам бы какую болячку себе придумал, ради нежных ручек, что лечить станут!
Приложить бы тебя, хмыря болотного, нежной ручкой да по темечку!
Скрипнула дверь сарая: оттуда вышла бабушка. Злыдню доила, с ужасом поняла я… Анегард, значит, один… боги великие, хоть бы в себя не пришел! Не улежит ведь…
— Та-ак, а это не та ли самая баронова лекарка? — обернулся главарь. — А кто у тебя туточки ржал, бабка, уж не корова ли?
Сердце мое сжалось и замерло.
— Коза, — сердито ответила бабуля, показывая подойник с молоком. — Ехали бы вы, добры молодцы, по своим мужским делам, здесь по вашим силам врагов нету.
— А это мы сейчас проверим, — главарь соскочил с коня и шагнул к сараю.
Бабушка стояла у него на пути, и он, взяв ее за плечо, с силой толкнул в сторону. Бабуля ударилась о стенку сарая, сползла на землю и осталась лежать. Покатился в сторону подойник, растеклась по траве белая лужица. Отлетел прочь, скуля, с маху поддетый сапогом Серый. Наемник рванул из ножен меч и хорьком-переростком скользнул в сарай.