— Что рассказывать! — в голосе Вильгельмы слышались злые слезы. — Ты был прав, королю донесли! А что не донесли, до того он сам додумался, хитрый бесов сын! Он подстроил нам ловушку, и мы в нее вляпались, как… как… боги, да что говорить, как самые что ни на есть наивные простачки! Все кончено, все…
Вильгельма подавила рыдание, резким взмахом ножа оттяпала кусок печеного окорока и впилась в него зубами.
— Ешь пока, — сочувственно предложил барон Ренхавенский. — Ешь и слушай, я же знаю, о чем ты первым делом спросишь.
Принцесса кивнула, не прекращая жадно жевать.
— Твой конь совсем плох. Гнала, не жалела? О нем, конечно, позаботятся, но если ты хочешь бежать, придется брать другого.
— Дашь? — сглотнув, спросила Вильгельма. За коротким вопросом легко угадывался второй: "Или купишь королевскую милость, выдав главную заговорщицу палачам?"
— Двух дам, — спокойно ответил Ульфар. — А про твоего, если что, скажу, приблудился. Или, если боишься такой след оставлять, бери и его с собой. Налегке, пожалуй, выдержит… хотя я бы не советовал.
Вильгельма отрезала еще кусок мяса, потянулась к вину. Ульфар, опередив, наполнил бокал. Помедлив мгновение, налил и себе.
— Куда ты теперь? К Орзельму?
Принцесса замялась.
— Не хочешь, не говори, — пожал плечами Ульфар. — Если тебе теперь в каждом будет предатель мерещиться…
— Я…
— Но, извини, не обижайся, если я не смогу быстро тебе сообщить о переменах.
— О чем?..
— Видишь ли, Вильгельма, — барон разлил еще вина, расчетливо выдерживая паузу, — у меня остался один не разыгранный козырь. Очень может быть… да, очень… что нам все-таки потребуется новый король. Видишь, я тебе доверяю. Но если ты не желаешь, чтобы твои друзья могли тебя найти… что ж, дело твое.
Думай, принцесса. Жизнь или корона? — один раз ты уже поставила все на кон, тебе ли трусить, когда боги дают еще один шанс? Кем ты будешь у Орзельма — приживалкой у ступеней чужого трона? Да и не сказано, что вчерашний союзник завтра не выдаст тебя победителю. Тебя поддерживал, пока надеялся на снижение пошлин, но теперь — захочет ли терять ту малость, что имеет при Гаутзельме? В конце концов, он обоим вам дядя.
— К Орзельму, да, — выдохнула принцесса. — Я знаю, Ульфар, ты мне друг… быть может, единственный друг. Я буду молить всех богов за тебя и твой козырь. И если… тогда — проси, чего хочешь!
— Кроме короны, — улыбнулся барон. — Твою любовь, госпожа моя. Ну и, быть может, еще кое-что…
— Мою любовь ты можешь получить хоть сейчас. Она твоя, ты ведь знаешь. — Вильгельма встала, потянулась соблазнительно, бросила взгляд на двери спальни. — Только сначала отдай распоряжение насчет коней и припасов в дорогу.
— Конечно, госпожа моя.
Лишь за дверью Ульфар позволил себе улыбнуться. Пусть любовь синеглазой принцессы так же лжива, как его собственная, — трезвый расчет куда вернее чувств. Все складывается замечательно. Просто превосходно.
Взгляд Аскола обежал строй, чуть задержавшись на Игмарте. Парень выглядел безупречно. Вот только…
Тоска в глазах никуда не делась.
— Ты как, Марти?
— Хорошо.
И голос — никакущий. Нет, непорядок с парнем… чего-то Гиннар недоделал, недотянул.
— Может, отдохнешь день?
— Как скажете, капитан.
Тьфу, бесы тебя язви! Со всеми твоими врагами и всеми магами заодно! Или ты страдать вздумал, задним-то умом? В виноватого играть?
— Ступай в казарму. Освобожусь, поговорим.
— Слушаюсь, капитан.
И пошел-то, как на параде. Образцово-показательный манекен. Чучело. Ну, ты ж меня только дождись!..
С утра капитану личного королевского отряда не так просто освободиться. Караулы развести — полдела, и приказ на день получить — невелика морока, его величество только с интриганами придворными в задумчивость играет; но есть же еще повара, прачки, конюхи и прочая обслуга! Интендант, три сотни бесов ему в печенку!! Казначей!!! Щенки сопливые мечтают до капитана дослужиться, думают — слава, королевское благоволение, бои, победы и прочая тому подобная дребедень. Как же! А счета проверять не хотите ли? Ругаться о недостаче, выбивать задержанное жалованье, первым успевать на конские и оружейные ярмарки, да еще, будто всего этого мало, вправлять мозги остолопам вроде Марти? Иногда Аскол очень хотел перенестись каким-нибудь чудом лет на пятнадцать назад. Заснуть, скажем, и проснуться молодым, глупым, беззаботным и, главное, снова в рядовых… счастье!
Но подобного счастья капитану королевских псов не светило, а потому ближе к полудню он шел в казарму, намереваясь вытрясти из Марти дурь. Порчу маг снял, за все безобразия, что парень себе позволял, винить следует не его, а чары; так чего ж теперь-то страдать? Плюнул, забыл и пошел служить! Нет, он повиноватиться решил, бестолочь! "Слушаюсь, капитан", "Как скажете, капитан"… ну так я ж тебе скажу! Много чего скажу…
Марти сидел на кровати, уставясь не то в стену, не то вовсе в никуда. Такой взгляд, отсутствующий и напряженный сразу, капитану случалось видеть у своих людей перед штурмами, дуэлями, опасными вылазками, — но не вот так, ни с того ни с сего. Что-то тут нечисто, подумал Аскол. Но выказывать мысли не стал. Пинком придвинул табурет, сел напротив, велел:
— Рассказывай.
— Что рассказывать? — тускло спросил Марти. — Я же все рассказал уже… когда Гиннар ушел…
Аскол поморщился.
— Гиннар сказал, порчу с тебя снял. А ты снова сам не свой. Что, соврал чароплет?
Игмарт неопределенно повел плечом: не мне, мол, судить. А капитан подумал снова: нечисто дело. Парень-то глаз не поднимает. Что-то знает он, знает, да сказать не хочет!
— Вот что, Марти. Я тебя, засранца, больше десятка лет знаю, и невинной рожей ты от меня не отделаешься. Или ты сейчас же расскажешь, что с тобой еще, кроме той порчи, творится, или…
— Или, — чужим равнодушным голосом подхватил Игмарт, — останусь жив.
Будь у беседы свидетели, или пребывай Марти в обычном состоянии духа, эта сцена наверняка вошла бы в историю славного отряда. Так эффектно, тремя словами, заткнуть настроенного на разбирательства капитана не удавалось еще никогда и никому. Аскол, осекшись, молча глядел на Марти, а тот медленно, сквозь зубы, выдыхал, — и капитан понял вдруг, что парень и после этих-то невинных слов ждал для себя чего-то весьма неприятного.
Ты полагал, капитан, что дело тут нечисто? Так вот, ты ошибался. Все еще хуже.
Аскол, конечно, не отличался быстротой мышления, но завистники, за глаза честившие его тупым служакой, псом, за которого король думает, сильно ошибались. Думать капитан умел, и весьма основательно.
— Та-ак, — протянул, наконец, капитан. — Выходит, ничем тебе Гиннар не помог. И объяснить ты ничего не можешь.
Игмарт молча прикрыл глаза.
— Хотел бы я знать… — Когда Аскол говорит таким голосом, невольно отметил Марти, жди трупов. Верная примета. — Очень я хотел бы знать, почтенный мэтр просто на деньги нас развел, или…
— А он вам не говорил, прежде чем меня… лечить… — Если Гиннар правда следит, подумал Марти, и мой вопрос сойдет за намек, будет весело. И все сразу станет ясно. И, бесы меня дери, почему бы нет? Тоже выход. — Не говорил, скажем, на крики внимания не обращать? Отойти подальше, под дверью не слушать, в окна не заглядывать?
Капитан глядел на Игмарта, и на лице его медленно, но верно проступали понимание и ужас. Марти вцепился пальцами в край кровати — аж костяшки побелели. Пойми же! Догадайся! Кто угодно пусть тебя тупым считает, но я-то знаю!..
— Так он…
Марти вздрогнул, напрягся.
— Чего ты?
Королевский пес едва заметно мотнул головой: ничего. В голове билась единственная мысль: получилось? Сумел? Боги великие, неужто сумел?!
— Та-ак… Да не трясись ты, язви твою душу, понял я уже, что кое о чем лучше помалкивать! Главное понял, а чего нет… жаль, что рассказать не можешь, ну да не так уж это и важно. Прорвемся. Погоди, дай подумать.