А этот придурок пьяный еще машет своим придурочным кукишем! Сама бы убила, честное слово!
— Слушай, проваливал бы ты, а? Иначе я пса не успокою.
— Никуда он не пойдет! — резко возразила бабушка. — Дело серьезное, его милость рассудить должен.
Рэнси, хороший мой, да успокойся же… Его милость?! Боги великие, что же должно произойти, чтобы пьяная выходка баронского суда потребовала?!Тихо, Рэнси, тихо…
Рэнси взвыл особенно злобно, Рихар навалился на пса, пробормотал:
— И ведь точно отпущу! Давай, Сьюз, сделай что-нибудь! Не дело девчонкам после праздника ошметки с пола подметать… да и крови много будет…
Хороший мой, умный мой… тихо, Рэнси, тихо… спокойно…
— Я не могу! Это ж надо было… так его раздразнить…
Вошел Анегард.
— Что тут?…
Умолк на полуслове, подскочил к нам. Выдохнул сквозь зубы.
— Сьюз, ты не так делаешь. Гляди, как надо, — ладонь Анегарда легла рядом с моей, и… Словами не передать, но я услышала. Брат владел родовым даром в совершенстве, не то что я, крох по верхам нахватавшаяся. Анегарду не потребовались слова, он не уговаривал и даже не приказывал. То, что послал он Рэнси, было глубже слов, уговоров и приказов. Словно молния, разом осветившая каждую травинку в лесу. И, как молния, бьющее мгновенно, сильно и верно. Рэнси проскулил коротко, виновато… Анегард ласково погладил черную морду, шершавый язык прошелся по его руке…
— Рихар, отпускай. Медленно. Резких движений не делаем, все слышат?
Рыжий медленно встал, отступил к Динуше.
— Сьюз, ты держишь.
Тяжелая песья голова легла на мои колени, хвост слабо вильнул.
Хороший мой, славный… умница…
Я выдохнула, покачала головой:
— Как ты его… Мне так никогда не суметь.
— Я бы объяснил, но не успею. Ты отца попроси, пусть научит. У тебя должно получиться. — Молодой барон встал, обвел кухню внимательным взглядом. — Рассказывайте.
Бабушка пожала плечами, Динуша с Рихаром переглянулись. Говорить начал Рихар.
— Я Дину провожал. А тут этот, — мотнул головой на затихшего придурка. — Ты, говорит, такая красивая выросла, дай я тебя поцелую.
— Это повод, — хмыкнул Анегард. — Дальше?
— Дальше я ему дал по морде.
— Мало дал. Надо было сразу укладывать, чтоб до утра.
— Ну, — вроде как смутился Рихар, — господин еще когда говорил, чтоб без… ну…
— К таким случаям не относится, — отрезал Анегард. — Дальше?
Рихар замялся. Динуша взяла его за руку, сказала чужим высоким голосом:
— Дальше он сказал, что если я такая задавака и недотрога, то лучше он песика поцелует, и пусть мне станет завидно.
Боги… о боги… ой, мамочка!
— Так, — явно с трудом сдерживаясь, выговорил Анегард. — Ладно. Суду все ясно. Рихар, отведи этого целовальщика Гарнику, пусть запрет. Проспится, тогда… я не успею, но оно и к лучшему, пусть Зигмонд с ним поговорит, надолго охоту целоваться отобьет. В конце концов, оскорблена невеста его человека… Гарнику я утром скажу.
Ого, а Динуша у нас, выходит, уже не просто подружка, а невеста? Ай да молодцы!
Рихар взял онемевшего «целовальщика» за шкирку, вздернул на ноги. Рэнси взрыкнул, я торопливо надавила на холку, прошептала:
— Спокойно, хороший мой, сейчас его уведут…
— Да, — хмыкнул Анегард, проводив рыжего взглядом, — больше никто не полезет к тебе целоваться, бедный ты пес. Дина, ты в порядке?
— Я… да, я… да, — девчонка всхлипнула, торопливо вытерла глаза. — Спасибо, господин. Я пойду, ладно?
— Конечно. Доброй ночи.
Анегард кивнул и вышел. Динуша юркнула в свою каморку. Бабушка подошла к печке, нацедила отвара. Сказала:
— Ступай и ты спать, девонька.
— Да, сейчас… — я сняла с полки флакон с зельем, набрала в кружку воды. — Зиг просил к Ульрике заглянуть. Знаешь, ба, ты б ее глянула, какая-то она совсем хилая, куда такой замуж… не приведите боги, помрет родами.
— Сама о том думала, — вздохнула бабушка. — Ульфару меньше надо было в мятежах крутиться да на соседское добро зариться, а больше на дочку глядеть. По всему видать, взаперти сидела, ни погулять, ни поплясать…
Ульрика спала. Я поставила на стол кружку с подкрепляющим питьем и тихо вышла. Ночи осталось всего ничего, а завтра…
Иди-ка и ты спать, Сьюз.
Белая "осенняя звезда" стояла в утянутом с кухни кувшине, по комнате плыл слабый запах, терпкий и свежий. Я распахнула окно, села на кровати, подтянув колени к груди, и долго глядела на белый цветок в серебряном свете луны. Спасибо, Анитка. Когда счастливая невеста загадывает для подруги, оно сбывается. Почти всегда. Почти. Почти-почти-почти…
Завтра они уезжают.
Уже завтра.
Ничего, зато у меня будет время разобраться, хочу ли такого.
Утро выдалось холодным и пронзительно ясным. Я вышла во двор, кутаясь в шаль, ежась от пронизывающего ветра. Десяток, выбранный в охрану Анегарда, уже ждал. Зигмонд обсуждал что-то с Гарником, Рихар у самых дверей кухни шептался с Динушей. Марти делал вид, что подгоняет под себя стремена, а сам поглядывал из-за спины гнедого меринка, и от его взглядов у меня горели уши и хотелось послать его по-простому, по-деревенски, куда подальше.
Все выглядело так… обыденно! Верховые кони, вьючные кони, два сторожевых пса в широких ошейниках с железными бляхами, сонные лица мужчин. Будто в Оверте на ярмарку едут!
И старый барон провожать не стал. Анегард вышел один, махнул рукой:
— По коням!
А что, может, и правильно. Все уже сказано, а долгие проводы — лишние слезы. Не зря ж вчера прощались. Я прислонилась к стене, плотнее запахнула шаль. Зиг тоже, наверное, сегодня уедет. Ему баронство к рукам прибирать, небось дело непростое. И останемся мы коротать скучную осень и долгую зиму. Гадать, все ли в порядке с Анегардом, а к Зигмонду в гости ездить. Мне придется заняться… как это отец сказал? — подобающим гардеробом. И правилами подобающего поведения заодно, чует мое сердце. Хорошо бы научиться так ходить, как баронесса и Ульрика. А еще нам с бабушкой перебирать собранные за лето и осень травки, готовить снадобья, выбраться в гости к Гвенде… Рольфа все-таки поздравить…
Дел хватит. Дадут боги, тосковать будет некогда.
Маленький отряд выехал за ворота, я вздохнула. Вот и все. Кончилась суета и кутерьма, надо втягиваться в ровные, размеренные дни. Привыкать к новой жизни.
Я убралась со двора, пока никто не подошел поздороваться. Не хотелось ни с кем говорить. И делать ничего не хотелось. И даже думать. Хотелось, пожалуй, всплакнуть, но не сильно, а так, немного. Посижу у себя, все и пройдет. Тем более что комнаты, так поначалу испугавшие, за две ночи стали привычными и уютными.
И даже хорошо, что лестница на третий этаж такая длинная. Можно представить, что на каждой ступеньке остается капелька грусти. Одна капелька на ступеньку — а на сколько их станет меньше, пока дойду? Все будет хорошо, веришь, Сьюз?
Верю. Жизнь продолжается.
Окно в моей спальне все еще было распахнуто.
На столе, кое-как пристроенный в высокую кружку из-под эля, стоял букет. Осенние звезды, белые и желтые. Цветок, подаренный Аниткой, казалось, повеселел и словно кивал довольно из своего кувшина: вот видишь, сбывается, и без всяких "почти".
Белые и желтые, Звездная дева и Жница. Признание в любви и предложение замужества.
Ну-ну. Кто ж тебе, хотела бы я знать, помог на третий этаж влезть? Если Зиг…
Хотя разве это важно?
Я тронула цветы ладонью, осторожно, боясь смять нежные лучики лепестков.
Вернешься, говоришь?
Почему-то вспомнился не вчерашний разговор, а давнее: "Да пустячок, на удачу". Он много о себе воображает, этот королевский пес. И Гарник с Колином считали, что он не для меня, даже когда я была всего лишь деревенской лекаркой.
Хорошо, я подожду.
Возвращайся.
А там поглядим.