Хью не виделся с Чарлзом Монтгомери, шестым графом Боксли, с тех самых пор, как граф с позором выгнал Адди из своего дома. С того времени прошло уже целых пять лет. Хью не стал бы и сейчас встречаться с отцом, если б его не мучила необходимость сложить воедино разрозненные куски одной странной головоломки, которая не давала ему покоя.
Он нашел отца на первом этаже клуба. Тот сидел со своими приятелями за карточным столом, вальяжно откинувшись на спинку кресла, держа в одной руке дорогую сигару, а другой рукой сжимая бокал с бренди. Некоторое время Хью, не обнаруживая себя, наблюдал за тем, как отец обменивается репликами и изредка шутит со своими партнерами по игре.
Лорд Боксли отличался исключительно острым умом и превосходной памятью. Его глаза выражали холодную сосредоточенность даже в тех редких случаях, когда он улыбался. Поместье досталось ему в ужасающем состоянии из-за того, что отец его был редкостным мотом и повесой. Лорду Боксли пришлось приложить немало усилий для того, чтобы восстановить былое богатство семьи. К тому же его цепкий ум и проницательность сделали его весьма и весьма ценным советником премьер-министра, и поговаривали, что он был весьма полезен королеве и даже пользовался ее благосклонностью. Как бы то ни было, пусть пятый граф Боксли и был пьяницей и дебоширом, шестой же носитель сего славного титула являл собой образец настоящего викторианца и был истинным сыном своей эпохи – вежливым, бесстрастным и безупречным во всем, что он делает, джентльменом до кончиков ногтей, ставящим добропорядочность в число основных человеческих добродетелей.
– Добрый вечер, лорд Боксли. – Хью остановился рядом с отцом.
Джентльмены подняли от карточного стола недовольные взгляды, кто-то даже весьма откровенно выразил свое возмущение тем, что посмели прервать их неторопливую беседу.
Глаза лорда Боксли сузились, когда он нелюбезно поинтересовался:
– Монтгомери! Что привело тебя сюда?
– Да это же знаменитый лорд Загадка! – воскликнул мужчина, сидящий по правую руку от отца Хью.
– Добрый вечер, Эйвзбери, – вежливо поздоровался Хью. Маркиз Эйвзбери провел в доме лорда Боксли немало времени. Хью восхищался им и искренне уважал. И сейчас в глазах этого старика Хью видел куда больше доброты, чем в холодных серых глазах своего отца.
– Я постоянно вижу ваше имя в газетах, молодой человек, – проговорил Эйвзбери. – Ваши достижения весьма впечатляют. Как бы гордилась вами ваша матушка! И сейчас работаете над каким-нибудь делом?
– Нечего его хвалить, – холодно оборвал маркиза отец Хью. – Когда ему надоест заниматься всякими глупостями, надеюсь, он найдет куда лучшее применение своим талантам и сумеет достойно распорядиться весьма выгодными родственными связями. Ему дали отменное воспитание вовсе не для того, чтобы он шлялся по самым злачным местам, какие только можно отыскать в Лондоне.
– Странно, что вы упомянули про родственные связи, сэр, – сказал Хью. – Я как раз собирался обратиться к вам за помощью в расследовании одного дела.
– Мне следовало сразу понять, что тебе что-то потребовалось от меня, иначе бы ты не стал просить о встрече. – Лорд Боксли встал и с сожалением взглянул на своих приятелей. – Прошу простить меня, джентльмены. Боюсь, мне придется окунуться в семейные дела.
Хью с отцом расположились в глубоких креслах, стоящих в укромном углу. Хью принял от молчаливого официанта сигару, и принялся не спеша подрезать кончик, обдумывая тем временем, с чего начать разговор с отцом. Он не собирался упоминать о том, что сумел найти Адди. Ведь граф постарался сделать все от него зависящее, чтобы уничтожить ее. И заодно, вот так походя, едва не разрушил жизнь сына.
– Итак? – Лорд Боксли сцепил пальцы на коленях и взглянул на Хью, даже не пытаясь скрыть свое недовольство. – Что это за таинственное дело, которое ты расследуешь?
– Это пока может подождать, – ответил Хью. – Есть кое-что еще, о чем я бы хотел тебя расспросить.
– Я слушаю.
– Скажи, у моей матери была связь с сэром Тревором Добсоном незадолго до ее смерти?
В воздухе повисла гнетущая тишина. Несколько минут отец и сын курили сигары так, словно ничего важнее этого занятия сейчас для них не существовало.
Наконец, выдержав достаточную паузу, лорд Боксли наклонился к сыну и ядовито поинтересовался:
– Ты что, потерял остатки разума? Твоя мать и Добсон? – Он поспешно огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что никто их разговор подслушать не может. – Какая наглость подумать такое о своей собственной матери! Хотя, учитывая, с кем ты водишь знакомство, стоит ли удивляться. Мы с графиней любили и уважали друг друга. Откровенно говоря, я нахожу твой вопрос не только оскорбительным, но и глупым.
– Уж не потому ли моя мать совершила самоубийство? Из-за твоей величайшей любви к ней? Или, может, она собиралась нанести тебе удар и бросить тебя?
– Нет! – В голосе лорда Боксли зазвенел гнев.
– Тогда почему ты упек ее в лечебницу для душевнобольных? – не отступал Хью.
Граф со стуком опустил бокал с бренди на стоящий рядом столик.
– Тебе отлично известно, что у меня не было выбора. Все доктора, которые осматривали ее, твердили одно и то же. После вторых родов твоей матерью овладела жесточайшая меланхолия. А затем в ее поведении проявились и суицидальные наклонности. Я должен был сделать это – ради ее же собственного блага.
– Можно подумать, ей это помогло! – Хью не сумел сдержать горечи. Воспоминания о том времени отдавались болью в его душе. Он помнил, как, вернувшись домой из частной школы на Рождество, застал свою мать в полном здравии. А шесть месяцев спустя узнал, что ее поместили в клинику, где она вскоре повесилась.
Хью заметил, как отец весь сжался, точно от сильнейшей боли, однако быстро сумел совладать со своими эмоциями.
– Я знаю, что предмет нашей беседы вызывает массу болезненных воспоминаний, но мне нужно кое-что узнать у тебя. Как у моей матери оказалась бриллиантовая брошь в виде бабочки?
– Тебе прекрасно известно, откуда она у нее, – недовольно фыркнул граф. – Эта вещь досталась мне по наследству от матери. Брошь эта старинная, она была сделана еще во времена королевы Елизаветы.
– Значит, ее подарил матери не Добсон?
– Разумеется, нет!
– Весьма любопытная вещица, не находишь?
– Украшение как украшение.
– Если эта брошь такая старинная, то она вполне могла иметь какое-то символическое значение, быть, например, частью нашего семейного герба. Вот только почему именно бабочка? Что бы это могло означать? Символ, кажется, не самый древний.
– Если бы ты соблаговолил в свое время быть более внимательным и слушать то, что я тебе рассказывал, ты бы помнил историю первого графа Боксли. Тот слыл большим дамским угодником и не считал нужным сдерживать свой пылкий, любвеобильный нрав, хотя, впрочем, во времена царствования Елизаветы подобное поведение и не считалось такой уж редкостью. Его увлечения были столь быстротечны, что королева презентовала ему свою брошь в виде бабочки, объясняя это тем, что он, подобно этой крылатой красавице, постоянно перелетает с одного цветка на другой и, не зная устали, дефлорирует всех юных прелестниц подряд без разбора, исключая, разумеется, саму королеву-девственницу.
Хью чуть улыбнулся, представив себе нравы, бытовавшие в ту куртуазную эпоху. Как это отличалось от того, что было принято во времена правления поборницы нравственности королевы Виктории.
– Скажи, а тебе известно, что у Тревора Добсона имеется бриллиантовая маска, в точности такая, как эта брошь?
– В самом деле? – Граф чуть насмешливо вскинул бровь, однако эта информация показалась ему не стоящей внимания.
– Он владеет клубом, который называется «Бриллиантовый лес», и там надевает на себя эту необычную маску.
Вот теперь глаза графа заинтересованно вспыхнули.