Такое завершение карьеры Анастасии Пратт вызвало множество разговоров. Имя Джоя Бака, которое постоянно связывалось с ней, приобрело определенную известность. Истории, которые ходили из уст в уста, далеко не всегда соответствовали действительности. По одной версии, он заставлял ее отдаваться многим другим, желая поправить свое финансовое положение; по другой — она от него забеременела, но все единодушно утверждали, что девочка сошла с ума, потому что он довел ее.
Когда до Джоя постепенно дошло, какой облик он приобрел в городе, он испытал стыд и смущение. Скоро известия о его жизни, побегах с уроков, его лени, его зависимости от бабушки стали наслаиваться друг на друга, вызывая у него острое ощущение собственной никчемности. Он презирал даже мысль о том, что мог бы обратиться к кому-нибудь с просьбой о работе, а поскольку ничего не заставляло его искать ее, он продолжал избегать каких-то занятий. Заведение Салли Бак подверглось ограблению, и теперь она вообще не обращала на него внимания. Тем не менее его безделье, в котором он провел свое девятнадцатилетие, и вот уже ему шел двадцатый год, похоже, не очень волновало ее. Она продолжала снабжать его деньгами, одевать и содержать его и, как обычно, почти не обращала на него внимания. Время от времени он прибирал двор и мыл машину Салли, а как-то покрасил дом и сделал мелкий ремонт на крыше. Время от времени он вступал с кем-нибудь в чисто сексуальные отношения, неизменно испытывая смутное чувство стыда, переходящее в уверенность, что его используют как последнего дурака, и все же надеясь, что одна из таких встреч приведет к подлинному дружескому союзу с кем-нибудь. Типичный случай произошел с Бобби Десмондом. Давно расставшись со своей компанией, Бобби с неделю или около того настойчиво искал общества Джоя: пригласив его покататься на машине, он взял с собой полдюжины пива, с которой они и приехали к нему домой. Как выяснилось, этот молодой человек просто хотел испытать ощущения, чтобы Джой его попользовал, как он пользовал Анастасию Пратт тем вечером в кладовке «Уорлд-муви». Джой, как всегда, полный желания помочь, дал ему возможность приобрести тот опыт, которого Бобби хотел. Но три недели спустя, когда Бобби женился, Джой испытал разочарование, выяснив, что его не пригласили на свадьбу. Все они, и мужчины и женщины, которых привлекало его великолепное тело, были одинаковы: им не приходило в голову обратить внимание, что в нем, в этом теле, обитает Джой Бак.
Где бы он ни появлялся, он ухитрялся создавать о себе впечатление, как о пустом месте. Одинокое детство научило его, что любой день, каким бы он ни был, откроет перед ним лишь чахлую пустошь бытия, на которой негде будет остановиться глазу, и он вечно где-то витал в мыслях, не допуская даже намека на то, что завтра что-то может измениться к лучшему. Даже стараясь удовлетворить какую-нибудь даму и истово желая доставить ей удовольствие, которое могло бы обеспечить ее вечную признательность и преданность, — а именно об этом он и мечтал, когда впервые стал заниматься любовью, — его мысли забегали куда-то далеко вперед, стараясь представить себе будущую жизнь, которую он мог бы вести с ней.
Таким образом, плывя по течению, Джой достиг своего двадцатилетия, и в жизни его так пока и не случилось ничего, что могло бы заставить его обрести качества настоящего мужчины. Когда ему минуло двадцать три года, правительство призвало его в армию. Он опасался, что не справиться с возложенными на него обязанностями. Так и случилось. Но на первых порах ему удавалось избавиться от тревог, о чем он и писал письма Салли Бак.
«Дорогая Салли!
Похоже, что капралом стать мне так и не удастся — в Колумбусе не очень печет, да и вообще в армии не так уж и жарко, ха-ха — я получил тут водительские права — с новыми корочками вернусь в добрый старый Альбукерке — как у вас там идут дела, быстро или медленно — ну, а меня вечно клонит ко сну, и я делаю то, что мне нравится —
с любовью Джой.
П.С. они тут меня зовут ковбоем».
Это было верно: какой-то сержант при случае назвал его ковбоем и остальные тоже стали так к нему обращаться. Ему это понравилось, и даже ходить он стал по-иному: у него появилась привычка засовывать большие пальцы в задние карманы брюк, словно под тяжестью пояса с пистолетом у него спадали брюки.
В армии было на что сетовать, и Джой выяснил, что жалоб на армейскую жизнь у него не меньше, чем у остальных, так что наконец он научился принимать участие в разговорах. Ребята, собравшиеся вокруг большого стола в бараке, то и дело говорили «ну, дер-рьмо», и кое-кто обращался друг к другу со словами «парень». Один молодой солдатик, который утверждал, что он родом из Цинци, — черт его возьми, нате — во время разговора небрежно ронял ругательства уголком рта. Джою понравилась такая манера, и он взял ее на вооружение. Мало-помалу он становился личностью, обретая свой собственный стиль поведения.