Например, поведение данной леди, за которой он следовал, ни в коей мере не свидетельствовало, что она хочет обрести то, что он мог бы ей предложить. Но он знал, что, если хоть на мгновение поддастся ее безукоризненной уверенности, которая сказывалась в каждой черточке ее облика и в каждом движении, решимость покинет его раз и навсегда.
Она была хрупкой женщиной с каштановыми волосами, среднего роста. Когда она шла перед ним по Парк-авеню, Джой восхищенно глазел на ее лодыжки. Они были стройные, прекрасной формы и, казалось, говорили: «Мы не очень сильные — но все же силы у нас хватит — и богатства тоже».
На углу 39-й стрит, ожидая переключения светофора, Джой снял шляпу и приложил ее к груди.
— Прошу прощения, мэм, — сказал он, приводя в движение все мускулы лица, чтобы изобразить мужественную улыбку. — Я тут в городе новый человек, только что из Хьюстона, Техас, и ищу Статую Свободы.
Богатая леди не мешала ему любоваться ее профилем, тонким и изящным, но не подала и виду, что слышит его слова.
Когда свет сменился, леди пересекла Парк-авеню. Джой последовал за ней. Оказавшись на другой стороне улицы, она остановилась и повернулась к нему, сказав:
— Вы что, шутите? Относительно Статуи Свободы? — Тон ее был сух, но в нем не было ни враждебности, ни симпатии.
— Шучу? Нет, мэм! О, нет! Я в самом деле это и имел в виду.
— В таком случае, простите меня, — сказала она, колеблясь, но по какой-то причине, ясной только для нее, решила продолжить разговор. — Мне кажется, вы пытаетесь что-то… впрочем, неважно. — Она улыбнулась, и Джой внезапно растрогался, увидев следы былой красоты, присущей ей в далекой-далекой молодости — возраст чуть тронул ее кожу, но все же в глубине ее ярко-голубых глаз была та искренняя симпатия, которая свойственна только юности.
Она повернулась лицом в южную сторону.
— В сущности, я и сама никогда не видела ее, разве что только с борта судна. Но вот что вы должны сделать… дайте мне подумать. Вы должны сесть на подземку, да, я уверена, на Седьмой авеню и доехать до конца линии. Хотя, впрочем, я не уверена. Лучше вы спросите кого-то еще и действуйте смелее, понимаете?
Джой был так тронут отношением женщины, что с трудом разбирал слова, но каждое из них, слетавшее с ее губ, казалось ему верхом совершенства.
— Ну до чего же вы красивая женщина, — сказал он, удивляясь самому себе.
Женщина быстро отпрянула от него, повернулась и так покраснела, что он сам смутился.
— О! — сказала она, пытаясь нахмуриться, но чувствовалось, что она не привыкла это делать. — Вам же совсем не нужна Статуя Свободы.
— Да, мэм, — сказал он. — Не нужна.
— Тогда почему же… о, это просто ужасно. Как вам только не стыдно?
Но лицо ее расплылось в улыбке, покрывшись сетью морщинок, и в яркой голубизне ее глаз он увидел неприкрытую симпатию к себе. Ее лицо, особенно эти потрясающие глаза, казалось, говорили: «Мы с вами удивительные люди, которые понимают всю красоту мира, скрытую от прочих, а теперь после столь приятной тайной встречи, мы должны расстаться».
Но вслух она просто пожелала ему счастливого пути. И ушла.
Он смотрел ей вслед, отметив, что ее стройные бедра живут словно сами по себе. Это ему понравилось. Но он почувствовал легкую спазму в желудке. Ему всегда нравилось смотреть вслед проходящим женщинам, обращая внимание, как они подчеркнуто покачивают попкой из стороны в сторону и в то же время так гордо держат голову, что ты начинаешь думать, как будто мысли их где-то за семь тысяч миль в Ледовитом океане и так же холодны и невозмутимы. Но сейчас ему было не до этих милых радостей; Джой Бак чувствовал слабость и жжение во всем теле; ему пришлось напрячь мышцы бедер, чтобы сохранить равновесие и со всей слой поджать пальцы ног.
— Симпатичная баба, — приглушив голос, вслух сказал он, глядя, как она идет по 37-й стрит. — И богатая к тому же, — добавил он, следуя за ней по другой стороне улицы и восхищаясь каждым ее шагом. — Жалко, что такую не купишь, — добавил он, видя, как она, повернув, поднялась по ступенькам большого кирпичного дома.