— Сынок, ты знаешь, чем мы, как мне кажется, должны заняться?
— Чем бы то не было, — ответил Джой. — Я готов.
— Да, я вижу и верю в тебя. — Тяжелая рука легла Джою на плечо, и в него впились влажные, голубые, добрые глаза, которые вопросительно смотрели на него. — Понимаешь, у меня есть предчувствие, Джой Бак. Просто предчувствие — но я думаю, что ты справишься с этим делом легче, чем кто другой.
— У меня точно такое же предчувствие, сэр, — кивнув, Джой улыбнулся как можно шире. — Словно ждешь деньги из дома.
— Деньги из дома. — Пораженный этим выражением, мистер О'Даниел повторял его снова и снова. Он смотрел на Джоя так, словно видел перед собой выдающегося поэта. — Вот видишь? Это другая сторона твоей силы, твоей власти. Ты умеешь облекать мысли в такие простые земные выражения, что их может понять самый обыкновенный человек. Сынок, я тебя предупреждаю: я собираюсь использовать тебя на всю катушку! Тебя будут просто рвать на части! Ты готов к тяжелой, очень тяжелой работе?
Сжав кулак, Джой взмахнул им. Затем он простер руки жестом, гласившим: что еще я могу вам сказать? Теперь и мистер О'Даниел расплылся в улыбке.
— Ты прекрасный парень, — сказал он. — И я не сомневаюсь, что мы с тобой поработаем рука об руку, черт возьми! И радость не покинет нас, о, отнюдь не покинет! Итак! — Он воздел руки кверху, как оратор, требующий внимания, и перешел едва ли не на шепот: — Почему бы нам прямо не встать на колени? Что нам мешает?
Наступил момент полного безмолвия, в течение которого оба не шевельнулись, не вздохнули. Теперь до Джоя дошло, что именно он стал смутно ощущать, едва лишь открылась дверь номера.
Знание это неотвратимо заполнило его жилы тошнотворной зеленой слизью. Но теперь, даже поняв все, он уже ничего не мог сделать.
После долгого молчания, он сказал:
— Встать на колени… где? — Губы у него пересохли, и он еле выдавливал из себя слова.
— Прямо вот здесь, — ответил мистер О'Даниел. — Почему бы и нет? Считай, что тут церковь, разве не так? Каждый квадратный дюйм земли под ногами — сие есть храм. Я молился в салунах, я молился на улицах, я не стыдился возносить молитвы где бы то ни было. И знаешь что?
— Что, сэр?
— Я молился в сортире! Его это не волнует. Ему нужна только молитва!
Джой кивнул и, не представляя больше, что ему делать, решил опуститься на колени и немного помолиться. Но он никак не мог сосредоточиться на молитве.
8
Он понял, что его просто обдурили. Это было невероятно, и поэтому он снова и снова прокручивал перед собой все происходящее. Затем он услышал слова мистера О'Даниела, призывавшего впустить Христа в свое сердце, и реальность предстала перед ним во всей своей наготе.
Не говоря ни слова, он поднялся и кинулся из комнаты, решив исправить ситуацию. Он даже не оглянулся, когда мистер О'Даниел, выскочив в холл, кричал ему вслед:
— Мальчик! Мальчик! Не пугайся, не пугайся, мальчик! — Он даже не стал дожидаться лифта, а кинулся по лестнице, прыгая через две ступеньки, и, вылетев на 42-ю стрит, маханул прямо по Шестой авеню и обратно до Восьмой, понимая, что у него нет никакой возможности найти Риччио. Даже пытаясь вспомнить название гостиницы, он понимал, что в этом нет никакого смысла. Джой не рассчитывал получить обратно свои двадцать долларов, да и не мечтал о них; он жаждал мести, насладившись которой почувствует себя не таким идиотом. Стоя на углу Таймс-сквер и Бродвея, он представлял в мыслях такую картину:
Вот это уродливое маленькое создание выкатывается из-за угла и ныряет в двери табачного магазина. Джой стремительно пересекает улицу и перехватывает его там на месте. Риччио не только не выказывает никакого раскаяния, но и начинает глумиться над человеком, которого так нагло обманул. Джой вытаскивает нож и приставляет его к горлу Риччио, давая понять, что ему не составит труда сделать легкое движение лезвием. Но даже в мыслях он не мог себя заставить увидеть, как нож пропарывает кожу жертвы. Он бросает нож и душит Риччио голыми руками, убийство собирает толпу, появляется полиция и…
В этом месте фантазия ему отказала: Джой отчетливо увидел свою фотографию на первой странице газеты. Он проморгался и снова присмотрелся. Газета была не воображаемой, она была столь же реальной, как его сапожки, и пачка их лежала перед уличным торговцем с зеленым козырьком на глазах. На первой полосе одной из них была фотография молодого человека, которого уводили двое полицейских. «Это не я, — подумал Джой, — я никого не убивал!»